Фуюцки кивнул ему и сел у кровати. В синих глазах парня прочно обосновалась холодная сталь и будто… седина. "Становишься поэтом, старик…" – подумал Директор, глядя на ребенка своих учеников. Синдзи поднял верхнюю часть постели и теперь полулежал, положив залепленные датчиками и инжекторами руки поверх одеяла.
– Вы хотели поговорить о чем-то?
Кивая, Директор продолжал внимательно следить за лицом Икари, пытаясь найти в нем движение переживаний или эмоций, но ничего не обнаружил.
– У меня несколько новостей для тебя, – начал Фуюцки. – Во-первых, и это самое главное, битвы с Вестниками окончены.
– То есть, мы победили?
– Пока нет, и это вторая по важности новость. Но об этом в конце. Ты полностью изменился, практически стал другой личностью… Осознаешь это?
Парень задумался, провел рукой по лбу, но все же утвердительно кивнул снова:
– Да, Директор.
– И в чем, по-твоему, главное изменение?
– В отсутствии боли.
Пораженный скоростью ответа, Фуюцки вновь всмотрелся в него: ни малейшего признака удовольствия, радости, хотя бы удовлетворения не читалось на лице парня.
– Хорошо, – все же произнес Директор. – А еще?
– Я не чувствую давления эмоций. Появилась способность быстро принимать сложные решения, обострилась интуиция. Остальные изменения или зависят от этих, или малозначимы.
– Понимаю. Синдзи, есть еще одна новость. По поводу Сорью…
Икари внимательно смотрел на Директора, ожидая продолжения. Только и всего.
– Мы не можем вернуть ее в сознание. Вскоре после извлечения она впала в кому.
– Я могу увидеть ее?
– Ты что-то чувствуешь к ней?
– Нет. Но я должен ее навестить. Полагаю, это правильно.
Последние сомнения развеялись. Новая личность Икари проявляла сложные социальные навыки, среди которых важное место занимало чувство долга, не замутненное никакими переживаниями. Директор опустил голову: "То, о чем мечтали индийские отшельники, греческие мыслители, получил парень, спасающий человечество. Думаю, высшая справедливость все же существует".
– Ясно. После окончания процедур тебя к ней проводят. И еще одно. На три недели я выписываю тебя из госпиталя, и ты возвращаешься к Кацураги. Отдыхай, гуляй, привыкай к своей личности, можешь даже ходить в школу, но постарайся не привлекать к себе излишнего внимания…
-…Но по истечении этого времени ты вернешься сюда, чтобы узнать, зачем ты прошел весь этот путь. Тебе предстоит, наверное, самый важный последний визит во Внешний Сон.
– Понимаю. Однако не означает ли прекращение боли невозможность погружаться в Экстрасомнию?
– А ты как полагаешь?
Синдзи на секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл их, в них быстро гас отблеск странного сияния:
– Полагаю, нет.
– Мисато-сан?
Кацураги едва не подпрыгнула, услышав голос парня за спиной, и быстро обернулась: буднично одетый Синдзи, несмотря на холодноватое выражение лица, выглядел куда менее страшно, чем навоображала себе Мисато.
– Синдзи-кун, здравствуй! А почему ты… Ты же должен был ждать меня дальше… Ну, там…
– Вы не заблудились, не переживайте. Я заходил к Аске.
– И… Как она?
– Без изменений.
– Понятно, – Кацураги невольно приняла этот тон обмена репликами. – Идем домой?
– Да, Мисато-сан.
Они направились к выходу, и женщина с готовностью отдала роль ведущего своему подопечному.
– Ты знаешь, что Рей и Каору тоже выписали? – нарушила тишину Мисато.
– Да.
Молчание. Тяжелый стук эскалаторов. Все больше людей, последний КПП "глубинного" NERV, вокруг начали появляться студенты и практиканты, и, наконец, Синдзи и Мисато оказались у служебного выхода Института. Уже открывая дверь, Мисато поддалась внезапному порыву:
– Синдзи, скажи, что ты чувствуешь, посещая Аску?