Перед рассветом

Многие у нас и за пределами нашей страны недоумевали, почему мы все не встанем и не свергнем эту полностью утратившую чувство реальности и связь с обществом группу людей. Строились разные теории. А я знал реальность. Мы боялись брать на себя ответственность за свою судьбу и судьбу своей страны. Не смотря на все очевидные и доказанные факты, мы не хотели признавать, что нами правит группа преступников. Признать и принять, что тобой правит преступник, это окончательно принять свой социальный статус: "Раб". Признать и не принять, что тобой правит преступник, означает сопротивление, арест, пытки и смерть в зоне. Мы не хотели признавать себя рабами, мы не хотели сопротивляться. Вот и утешали себя выдуманными пропагандой фантомами. Эти фантомы были грубо состряпанными поделками, но как алкоголик пьет любой даже самый дрянной и опасный для жизни суррогат, чтобы на время выбыть из тошнотворного бытия, так и мы хоть с отвращением, но все равно глотали нескончаемые порции лжи.

"Ничего изменить нельзя. От нас ничего не зависит" эта норма стала абсолютной доминантой нашего поведения, нашей жизни. Пустой и никчёмной жизни.

Мы заслужили свою участь. Я это знал. И когда все было продано и вывезено, а лишенные пусть и урезанной, но привычной пайки и минимальных удобств люди стали проявлять бессистемную активность, я прекрасно понимал, чем все закончиться - оккупацией. И не был удивлен, когда на землю нашей бывшей родины вошли войска Лиги Цивилизованных Государств.

Кто-то отчаянно кричал о предательстве. Кто - то наивно полагал, что эти люди наведут у нас "порядок" и вернут нам привычное стойло и кормушку в нём. Одни полагали, другие кричали, а я знал, нас ждет тотальное уничтожение. Лично у меня сил для сопротивления не было, я был отравлен безразличием и покорностью, я был уже стар.

Одинокая старость, беспомощность, я всегда этого боялся. И вот время пришло. Семьи у меня не было. Я давно решил, что плодить новых рабов, не буду. Любви тоже не было, это очень большая ответственность, а я ее всегда избегал. В прошлом случайные, недолгие связи, вызванные физиологической потребностью, вот что было вместо любви и семьи. Я уже добровольно собрался уйти из жизни, также тихо и почти безболезненно, как и существовал. Остановило только любопытство историка: а как быстро все кончиться? Остановило любопытство зрителя, который раз уж куплен билет, намерен высидеть в зале до конца спектакля. Жалкое любопытство, я это понимаю. Окончание нашей истории не сопровождалось возвышенной и нервно трагической музыкой. Мы просто дохли и разлагались, раньше духовно, теперь уже и физически.

Портрет своего бывшего ученика я увидел на улице, он был приклеен к двери дома в котором я жил. Затем его показали по ТВ. Преступник, убийца, он осмелился сопротивляться. Его искали оперативным путем, отрабатывая все его связи. Ко мне тоже пришли каратели. Допрашивали, пугали и смеялись над моим жалким страхом и беспомощностью. Их главарь по кличке "Мюллер" со злой высокомерной гримасой на сытом холеном лице спросил:

- Ты что же не помнишь своего ученика? Не знаешь его одноклассников? Не помнишь, с кем он дружил, кто его родственники, с какой девкой он спал? Да ты его пособник.

- Да, - дрожа голосом, негромко ответил я, - вы правы, господин полицейский, я действительно пособник, а вот и мой ученик.

И показал рукой на одного из сопровождавших его карателей. Тот ухмыльнулся, он сразу меня узнал. Этот тип учился в параллельном с Чингисом классе. За поборы с детей, Чингис его избил.

- И весьма достойный ученик, - внешне заискивающее улыбнулся я, а в душе все кипело от ненависти к этим предателям, - с вами вместе защищает ценности цивилизации.

Мюллер выругался, потом ударил меня по лицу, не сильно, для усиления страха. Приказал:

- Приду через три дня. Подготовишь полный список контактов с фотографиями. Не сделаешь? Удавлю!

Они ушли, а я удивился охватившим меня чувствам. Ненависть и презрение к этим карателям, лютая злоба и желание убивать их. Вот уж не думал, что ещё способен на это. Сердце сильно билось. Ладони вспотели, на лбу выступила испарина. А ещё был страх.

Я действительно знал все контакты Чингиса. Честно говоря, я уже и сам думал как его найти. А теперь выдать его и спасти свою жизнь? А зачем мне такая жизнь? Зачем?! А страх? Да, был страх, что не поверят, не примут, посмеются, оттолкнут. Через цепочку общих знакомых я быстро вышел на явку ополчения.

Здравствуй, Чингис. Узнаешь? Принимай в отряд. Держать в руках оружие еще могу, в юности служил в армии, кое-что помню. Не бойся, ворчать не буду. Ты встал первым и ты командир. Я пришел позже и я рядовой. Все нормально. Теперь мы сами пишем свою историю и историю нашего народа.

Беру в руки оружие, принимаю новое имя. Я боец ополчения, мой позывной "Чиж". Чиж, так звала меня в детстве мама, теперь так меня будут звать те кто встал на защиту родной земли.