Перед жарким летом

Нетупский энергично размялся. Поправил очки, руки легли на стол. Косырев удачно миновал вопрос, не сказав, что именно он так категорически исключает.

— Наше время — время предельных темпов, — Нетупский говорил с довольством и некоторой наставительностью. — И надо уметь быстро менять точку зрения. А то что же получается? Слухи идут все шире. А я точно такая жертва, как и вы. Почему, например, вам не пришло в голову немаловажное соображение, что в нашем кругу не принято действовать подобным образом? Не тот, Анатолий Калинникович, уровень. И получилось нехорошо, крайне несправедливо.

На красноватом его лице установилось выражение: хоть и понятно, что от горячности, от нетерпимости ко лжи, — нельзя компрометировать невиновного. Однако умеет нудить, и при чем здесь Косырев.

— Вверху говорят — вы оба достойные люди. Как же дальше? Боятся конфликта, склок, требуют разрядить обстановку. Я обещал, и теперь принципиально важно, как отнесетесь вы...

Нетупский говорил убеждающе. В тоге миротворца, сохраняя преимущества инициативы и благородства — ведь продиктовали лояльность и дружелюбие вернуть письма? — он и сам не заметил, как естественно встал на одну доску, второй фигурой рядом с Косыревым. Ничего себе. Оказывается, все зависело только от шефа, от его проницательности, от реального понимания. Зачем ссориться, если работать вместе? Пресечем слухи, и все по-прежнему. Даже лучше. Модус вивенди по-латыни, а по-нашему, по-простому, по-русскому (однажды Нетупский так и сказал: по-русскому, а не по-русски) — давай жить другому. Косырев — большой ученый, ему карты в руки, но и Нетупский — незаурядный организатор. Все разумные указания шефа будут исполняться беспрекословно. А потом... Потом есть потом. Сейчас надо на мировую, другого выхода нет. Достойного выхода.

Неужели? Косырев посмотрел в окно, на красные плывущие огоньки. Нет, уходить Нетупский не собирается. А в такой момент тем более: немедленно свяжут со слухами — потому и ушел. Не вы, товарищ Косырев, назначали его.

Все-таки считает примитивным. То есть — доверчивым. И как легко отказался от авторства, ни слова больше о барокамере нашей любимой. Тут сила.

— С Саранцевым вы, Анатолий Калинникович, правильно помирились.

На ходу подметил. Косырев распрямил спину. Не в этом суть конфликта, не в анонимке.

— Разве суть во всем этом? — будто между прочим сказал он. — У нас с вами другие, более важные расхождения.

— Какие? — спружинился Нетупский.

Игра в «горячо-холодно», открытая утренним разговором, продолжилась, Косырев хотел пробиться дальше. Осторожно, осторожно, он медлил. В этом человеке виделось множество слоев. Вопрос был задан, но Косырев молчал.

Хлопнула входная дверь, — встречая Нетупского, он не закрыл плотно, — дрогнула форточка. Громкий разговор Евстигнеева и Сергея, они раздевались. Нетупский прислушался мельком и снова поднял глаза на Косырева, он ждал ответа на вопрос — какие? В комнату просунулось румяное с холода лицо Сергея, и Нетупский разочарованно откинулся на спинку.

— Мы пришли, — сказал Сергей, обозревая сидевших.

Накал молчаливой дуэли, однако, погасил его улыбку.

— Сейчас, сейчас, — сказал Косырев. — Картошка там не переварилась?

Сергей прикрыл дверь. Хватит таиться, пора — в открытую.

— Я обязан, — оказал Косырев, — сообщить вам, как своему заместителю, некоторые вещи. Видите ли... Будем перестраивать работу института и клиники. Подчиняя ее, в частности, исследованию психологических факторов.

— Пси-хо-сома?.. — прошептал Нетупский. Он быстро соединил руки, глаза блеснули. Но Косыреву показалось — не только. В мыслях он пружинисто встал и прошелся вокруг, глядя как кот на мышь. Ей-ей, прошелся еще раз. И притормозил восторг, весь внимание.

— Об этом, — продолжал Косырев, — я и буду говорить во вторник, на совете. Надо готовить докладную в министерство, потребуются новые кадры.

— О!

Нетупский глянул на Косырева с каким-то даже мгновенным преклонением. Ах, если б ему знать пораньше, если б oн мог проникнуть в замыслы шефа и предположить, что тот сомневается в проверенных практикой методах нейрофизиологии и хирургии. Тогда бы он мобилизовал свои обширные связи и предупредил кого следует, что Косырев проталкивает вредные теоретические конструкции. Бесперспективные, бесплодные, без отдачи. Что он пытается возродить мистицизм, психоанализ, который и неизбежен там, где пренебрегают материальными структурами. Где ни к чему современные методы — ни математики, ни кибернетики. Немыслимо видеть, как гибнет крупный ученый, втягивая коллектив в манипуляции с тенями. Но что делать? Пока он у руководства, упрямо будет пробивать свое. Иное дело — всесторонняя сквозная психотерапия... Может быть, отчасти Нетупский догадывался и раньше, но фактов не было. А теперь — горячо, горячо — и времени мало. Сжимая опущенный на колени портфель, Нетупский как-то осел: а-ах, ты, досада... Порыв ветра распахнул и форточку, и дверь; Нетупский и Косырев даже не заметили.

— Н-но...— протянул Нетупский, — как же так? Нет тезисов. Никто ничего не знал.