– Да ладно тебе, успокойся, – говорила приземлённая Колодкина. – Ты лучше скажи, где жить будете? У него или у тебя?
– Мы это с Женей ещё не обсуждали.
«С Женей». Врёт, конечно. Колодкина (практичная) тут же начала внушать, чтобы ни в коем случае свою однушку не продавала. Пусть он свой дом продаёт. Мало ли, как сложится. Или другой вариант: живи у него, а свою квартиру сдавай. И денежки будут капать тебе, и всегда слинять можно.
– Да не слушай ты её! Рита! Выбрала уже платье, подвенечное, заказала? Где будет свадьба? дома? в ресторане?
Кузичкина говорила, что теперь это не модно. Вся эта пышность, все эти рестораны, длинные машины. У нас всё будет скромно. Говорила явно словами «Жени». С несколько погрустневшей мордочкой. (Видно было, хотелось бабёнке покрасоваться в фате, ох, хотелось. Да и с крыльца Дворца чтобы жених к машине протащил на руках. Как козу с пышным платьем. Чтоб не запутался в нём, не упал. Ох, хотелось.)
Однако Колодкина тут же подхватила невесту. Без подвенечного платья:
– Правильно, Рита, правильно. Только пыль в глаза пускать. Зато денежки останутся целыми.
Да и не дотащит ноздрястый до машины, хотела добавить. Но не добавила.
В этот день Кузичкина ночевала у себя. Долго не могла уснуть – всё вспоминала поход в загс. И больше всего толстую делопроизводительницу за тумбовым столом. Её злорадные, с подтекстами вопросы. Особенно о прежней жизни двух брачующихся. О прежних жёнах их и мужьях, о детях, об алиментах. Евгений начал нервничать, злиться. Сунул даже ей под нос бумагу из ФМС, где было написано, что женат не был и детей у него нет. Всё на сто рядов проверено! «Ну а вы?» – повернула голову толстая баба. Дескать, давай, уважаемая, колись. Пришлось подать ей свидетельство о разводе с первым мужем. Копию. И вновь баба за столом заполнилась злорадством. Выходило, что невеста – кошка драная, а жених в шестьдесят два своих года – полный девственник. Ангел. За-абавно. «Да кто она такая!» – возмущался Женя, когда выходили из здания. В общем – остался неприятный осадок. Прежде чем пойти в загс, оба приоделись: Женя в свой панцирный костюм, а сама надела платье с розой. Но стерва за столом даже не предложила раздеться. Так и просидели в плащах. Как два мешка на вокзале. В ожидании поезда. Электрички.
Наворачивались слёзы. Вытирала платочком, вздыхала.
Потом в засыпающем сознании творилась фантастика – Колодкина и Гордеева то приходили к ней в закуток, то уходили. Передвигались где-то среди стеллажей, как в густом лесу. Словно теряли там друг дружку, кричали «ау». И опять выходили к ней на поляну к притихшему костру. Выходили с новыми палками и сучьями – и вновь всё разгоралось до неба.
3
Во дворе у Табашникова разыгрывалась в лицах басня Крылова на современный лад. Кот-бандит четырёх соседок-сестёр сидел перед Агеевым. Вежливо слушал. Передние лапки его были составлены культурно. Одна к другой. Будто не удавил только что у Ивана цыплёнка. Цыплёнка, который и валялся теперь рядом с бандитом.
Агеев стыдил кота. Кот вежливо слушал. Потом принялся мотать башкой – вылизываться.
Над забором появился Иван. Дикой. С палкой.
– Да что же ты сидишь-то, инспектор – бей его, бей! Сейчас убежит!
Кот тут же шмыгнул под свой забор. Как и не было его.
Агеев хохотал. А Иван уходил от забора и обещал:
– Ох, возьму в следующий раз грех на душу, ох, возьму. Из ружья порешу гада.
Появившийся из сеней Табашников тоже начал пенять другу: почему не пугнул хотя бы? Что это – забава для тебя?
– Бесполезно, Женя. Природа. Инстинкт зверя. Ему даже и не нужен этот цыплёнок. Вон он, валяется. Так что бить, убивать самого охотника – бессмысленно.
Табак поднял цыплёнка, понёс и перекинул к Ивану. Пусть хоть супишко сварит. В утешение.
Вышли за ворота.
Опять ныли повсюду настырные горлинки. Неустанно требовали у Создателя потомства. Продолжения жизни своей.
Агеев прихрамывал. На этот раз ногу не отшиб, а подвернул. Два дня назад. В частном секторе. Рассуждал теперь:
– Как ты знаешь, есть здесь круговая дорога имени Победы. Тротуары с обеих сторон – идеальные, плиточные. На всём протяжении её. Как же! Краевое начальство, а то и сам губернатор со свитой могут раз в год проехать. Но чуть в стороне от дороги, в частном секторе – тротуары-костоломы. Вот и я попался. Только свернул с «Победы» – сразу начал скакать и растянулся. Засмотрелся на небо над Победой, Женя, бдительность потерял.
Табак усмехался. Давно уже было сказано про это. Про тротуары в частном секторе. Опять Америку открывает. Однако поражало жизнелюбие друга, его оптимизм. Старик ведь. Подвернул ногу, хромает – и хоть бы что. Сказал ему об этом.
– Знаешь, Женя, – сразу ответил оптимист. – Когда смиришься со своей старостью, когда сядешь с клюшечкой на скамеечку перед домом – всё: тебе конец. Заказывай гроб с музыкой.
Шли платить коммунальные. Агеев за квартиру сына, Табашников – за свой дом. Сперва на Таманскую в «Росэнерго». Рядом с библиотекой Маргариты.