Перегной

Каждое утро я просыпаюсь  под  пение райских птиц. Их сладкие голоса наполняют собой дивные сады с причудливыми цветами. Солнце бьется сквозь ветви и листья,  благословляя эти места на новый день. Теплый ветер лижет верхушки южных деревьев, никогда не знавших мороза, расслабленных и вечно юных. Они подставляют свои листья под ветер, под солнце, сладостно перешептываются, напитываются новой жизнью.

Эти  божественные  звуки: и ветер, и шелест листьев, и пение птиц, и журчание чистых прохладных ручьев смешиваются в диковинную, неземную мелодию.

Она будит меня каждое утро, высвобождаясь и разливаясь вокруг, доносясь из моего мобильного телефона. Полифония сердца, заключенная в маленький, бездушный аппарат. Сама природа, пожалуй, не сможет произвести эти звуки так ярко и реалистично. Я просыпаюсь, и вместе со мной в каменные джунгли Прёта приходит  новый день.

После недолгого завтрака я покидаю обманчивую тишь своего убежища.  И вот я уже спешу на работу.   Толчея обвивает меня  как удав жертву. Я влезаю в переполненный автобус и даю кондукторше деньги. Сонная кондукторша  сует деньги в  бесформенное чрево сумки.  Зевнув, отрывает билет.  У меня льгота, но льготы — это проза жизни, а мне хочется еще чуть—чуть побыть в поэзии сказки. Я хочу продлить тот очаровательный миг пробуждения в райских кущах, задержать в себе  запах настоянного на росе воздуха. Но город сжимает вокруг меня  кольца удушья. Да и плевать. Прорвемся.

Кондукторша уползает дальше, в свои тернии, позевывая и бубня на ходу сущую абракадабру. «Задняяплощадканапроездпередаемвошли». «Кто еще не обилечен». Женщина, уберите ноги — обращается она к стокилограммовому усатому мужику — дайте пройти, не видите, я иду. Весь салон смеется. Ничего не понимающая кондукторша сонно бредет дальше, продолжая свой монолог, а улыбка не слезает с моего лица. Но вот змеиной чешуей скребут о  меня пассажиры, по мере утрамбовки и движения по маршруту все сильнее и сильнее давя со всех сторон, и теперь моя улыбка, это лишь следствие зажатости мышц.  Подобие посмертной маски. Доехав до нужной остановки, я вываливаюсь, продравшись сквозь затор тел, на улицу и вдыхаю воздух. Пускай не райские кущи, но все одно — лучше, чем спертый угар автобусной давки. И еще, сквозь частокол антенн на крышах многоэтажек, восходя и утверждаясь над миром, приветствует меня и одобрительно размахивает флагом солнце.

От остановки, мимо расхлябанного, как дембельский строй ряда ларьков, дохожу, спеша до перекрестка.   Поворачиваю налево, вливаюсь в каменные джунгли. Здесь нет солнца, все тускло и блекло. Тускнеют в тоннеле  унылой улицы дома, тускнеют деревья. И настроение тускнеет. Беззаботность сменяется угрюмостью. Ожидание нового  дня как чуда сменилось осознанием труда, как необходимости. В чем, впрочем, нет ничего плохого. Но и ничего хорошего.

Воздуха опять не хватает. Я в тисках толпы качусь под уклон по узкому тротуару. Слева неподвижный камень зданий, справа ревущий металл автомобилей. Чешуящаяся толпа несет меня вниз,  еще к одному перекрестку. Перебирая ногами, я лавирую в толпе,  словно в змеином чреве. Постоянно перестраиваюсь, пытаюсь обойти кого—то и, только набрав ход, снова его сбрасываю, уткнувшись в чью—то спину. Я спешу  исторгнуться из змеиного нутра, но у меня не получается.  Я  нервничаю и завожусь.

Наконец, разогнавшись и ловко обойдя нескольких человек, добираюсь до перекрестка и останавливаюсь на светофоре. Светофорные столбы, как змеиные клыки, а красные сигналы светофора, как свисающие с этих клыков капли яда. Они дрожат, грозя сорваться, но, в последний момент, как и всегда, змея делает вдох и яд, одновременно с зеленым сигналом, испаряется.

Исторгнувшись из змеиного чрева,  я бегу через дорогу. Прочь. Вон. Там, на той стороне, за торговым центром, чуть в глубине от основных транспортных потоков, в огромной  утробе коридоров находиться редакция моей газеты. Моя работа. Так я и перебегаю каждое утро из одного  чрева в другое. Разница лишь в том, что одно чужое,  враждебное, и неуютное, а другое знакомое, обжитое и более—менее благорасположенное. Но и для того и для другого — я пища.

Это ли то, о чем я мечтал, растя и мужая? Это ли то, ради чего я просыпаюсь каждое утро?

 Ежедневная задача минимум — по пищеводам улиц, давясь и маневрируя добраться до цели, чтобы на последнем отрезке спринтерски рвануть, отделиться,  срыгнуться из пасти, заползти в другую шкуру и заняться работой — бесполезным занятием. Ибо основная его цель обеспечить тебя некоторым количеством денежных знаков, необходимых лишь только для того, чтобы жить. И быть своим в этом городе, в этой толпе, от которой ты ежеутренне пытаешься убежать. Замкнутый круг. Слепая лошадь, крутящая водяное колесо.