Перегной

Примерно через час я решил, что пора бы и честь знать. Мысленно поблагодарил гостеприимных хозяев, так радушно устроивших неподалеку от забора сарайчик. Не забыл поблагодарить и кадровую службу Штыринского ОВД, нанимающих на службу таких  сноровистых ребяток. Можно даже сказать цепных псов, в секунду готовых броситься на беглеца, настичь его, затерзать, взять за глотку и прижать к земле. Поблагодарил я и Виктора, с его дерзким, логичным и не лишенным остроумия планом.  И конечно Всевышнего, милостиво облегчающего мне путь, и посылающего мне добрых людей. Он видит и знает все. И конечно же он не мог не видеть площадь в городе Прете, кишащую ряженым отребьем. И  летящие на них бутылки с кетчупом, и давку с ветеранами. И быть может он не забыл отметить, что ни одной бутылки не было мной сброшено с крыши, что ни один человек от моей руки в тот день не пострадал. А иначе зачем бы он стал мне помогать?

Пускай я  не видел себя со стороны, но был уверен, что видок у меня еще тот. Избитый, хромой, с ободранными о забор ладонями,  с проломленной головой, в измазанной одежде,  да вдобавок ко всему еще и без денег я теперь должен был покинуть этот городок и двинуться в путь. Куда? Только сейчас я понял смысл поговорки: страна большая, а не прислонишься и с края.

Решительно некуда мне было идти. В гостеприимной Юрычевой хате, в случае самого худшего сценария, была засада, и совершенно не хотелось мне испытывать судьбу чтобы проверить  эту догадку. Да я бы до неё и не дошел. Шанс напороться на патруль по дороге был крайне велик. Вдобавок ко всему я находился я сейчас в незнакомой части города и не знал как выбираться.

Мир, в отличие от общества,  не без добрых людей. Недаром на Руси, испокон, от веку этим емким словом  обозначали не только отсутствие конфликтов, не только всеобъемлющую совокупность вещей, обычаев и нравов, но и общину, некую группу, всегда готовую тебе помочь. И мне только на него, на мир и оставалось уповать.

Я кое—как почистился,  и потихоньку, вдоль сарайчика, прихрамывая двинулся на улицу. С минуту постоял у заборчика — он, на мое счастье зарос с улицы шикарным кустом сирени. Выбрался наружу.  Типичная деревенская улица, сплошь и рядом застроенная бревенчатыми домами с палисадниками, какими получше, а какими похуже. Грунтовая, в колеях, дорога между ними. Однако тут, как и в любой деревне все должны друг друга знать.  И  лучше бы отсюда смыться не привлекая внимания. Менты  с парой местных бабок наверняка провели профилактическую беседу.

На мою удачу через дом оказался проулок и я свернул в него.  Теперь я  топал под горку  вдоль каких—то заборов и огородов, и, как знал, через сто метров вышел к реке. К Иланьге, судя по всему. Насколько я уяснил Штырин, в нем, в отличие от моего родного Кумарина, была всего одна река — Иланьга.

Уже подступали сумерки.

Как и в любом частном секторе река изобиловала здесь мостками для полоскания белья. Недолго думая я разделся до плавок и побрел  по воде от мостков к мосткам. Скоро  я нашел несколько обмылков хозяйственного мыла, за малостью и потому бесполезностью оставленных хозяйками на плотиках.

Укрывшись в подходящих зарослях ивняка я прикинул на всякий случай, как, если что, лучше переплывать реку и стал мыться.

Голова, едва только намылилась, стала саднить. В самых неожиданных местах, везде, где только можно были микроскопические ссадины. Затем, по мере намыливания, засаднило и тело. Несмотря на это от мытья я испытывал  давно забытое удовольствие. Знать бы ранее что я буду рад как ребенок принимать гигиенические процедуры не в теплой и чистой ванне, а в кустах, в реке, хозяйственным мылом — ни за что бы не поверил. А сейчас… Кажется лучше и нет ничего на свете. Как мало оказывается надо человеку — сбить с него наносную шелуху цивилизации, вывести его за рамки стереотипов и он тотчас, за кратчайшее время способен вернуться к истокам. Довольствоваться малым и в это малое заключать великое, сокровенное, настоящее.

И хотя удовольствие хотелось продолжать и продолжать, однако мыло следовало экономить. Я выкупался, чувствуя как вода возвращает жизнь в мое избитое тело, потом вымочил всю одежду и тщательно её намылил, так же тщательно, на сколько позволяли сумерки,  всю её простирал, а вместо полоскания обвязал её вкруг себя, напялил на ноги  кроссовки и переплыл на другой берег. Хотя переплыл — довольно суровое определение — Иланьга в этом месте оказалось мелкой и я почти до середины дошел по дну, по горло в воде и только потом почувствовал глубину  и течение. Сделав с десяток махов, не особо с течением борясь, давая себя сносить, опять нащупал дно и спокойно дошел до берега.

На нем уже, выбрав получше кусты я развесил для просушки одежду. Тут уже не было жилья, только тянулись во все стороны заливные луга — покосы, да грохотала где—то вдалеке неугомонная железная дорога.

Я решил, что тут  и проведу ночь.