Перегной

Вскоре и я включился в эту стремительную, но пока малопонятную деятельность. Григорьич, осиянный восходом, спустился со своих вершин и владычествовал теперь на земле. Он даже как-то помолодел и пребывал теперь в бестолковой суете, так свойственной молодости. "Вот ведь, поди-ка несладко ему все же в одного скучать, хоть и отшельник" - подумал было я, но строй моих размышлений был прерван напором Григорьича. Я тоже погрузился в работу.

Поперву я аккуратно очистил от коры припертое вчера бревно. Затем я просто вусмерть намахался топором, колошматя его обухом по деревянному расклинышку. Григорьич же умелыми руками направлял этот расклинышек не давая бревну расколоться как-то иначе, чем ровно по оси.

Через пару часов весьма серьезных усилий, остро сдобренных командами Григорьича типа: "Куда? тише! Дак баздырни ты здесь посильнее, чего ты как мякиш, как квашня. Я те грю тихохочко подстукивай, тихохочько, это тебе не лес валить, здесь подход нужон и так далее" - бревно разлетелось, наконец, вдоль на две полукруглые плахи.

Григорьич удовольственно крякнул и резюмировал - ну, теперя можно и отдохнуть недолгонько, перекусить. Пока он возился в избе я по-быстрому перекурил в сторонке и, чувствуя как меня покидают силы, ввалился в избу. Нехитрая снедь - вяленое мясо, лук, пяток печеных картофелин да два ломтя хлеба лежали на аккуратно постеленной на столе тряпице. Я набросился на еду как на врага - сурово и яростно. И только когда голод немного подутих, когда в животе уже слегка улеглась первая, почти и не прожеванная, а жадными кусками протолкнутая пища, когда чуть повело меня от надвигающейся сытости, только тогда я заметил, что Григорьич сидит и почти ничего не ест. Еле надкусанная горбушка хлеба забыто торчала у него в руке, а губы, как бы сами собой, механически перекатывали из одного угла рта в другой, не жуя, четвертинку луковицы.

Григорьич сидел, привалившись спиной к стене и пот, не высыхая, катился по его лбу бесконечными струями.

- Ты, это, Григорьич, не заболел ли вдруг. Поди прохватило тебя?

- А?! - встрепенулся, как очнулся Григорьич, - Чего? Ты поел уже. Дак пошли тогда, делов еще невпроворот.

- Я говорю ты не заболел?

- Не-не, давай это, пошли. Поговори мне еще.

Выйдя на улицу Григорьич взялся было за топор, и принялся тесать плахи. Но его повело, он как-то разом скрючился, осел в снег и повалился. Я кинулся к нему. Лоб у старика был горячим, что нагретая на плите сковорда. Было ясно – дед заболел. Пришлось, несмотря на протесты волочь его домой, ставить чайник, запаривать кипятком клюкву да калину. Запаренные плоды калины дали такую духмяную вонь, что я, только дав больному питье, ломанул на свежий воздух. Я не знаю как пахнут знаменитые выделения скунса, как-то не доводилось ощутить, но, по слухам, подобное вещество добавляют в бытовой газ, чтобы вовремя обнаруживать утечки. Газ я нюхал. Неприятно, конечно, но терпимо. И, почему-то мне кажется, что наша родная калина в заваренном виде, одной левой уложит на лопатки этого знаменитого зверька. Во всяком случае это еще надо поглядеть - кто кого.

В общем запашок в избе стоял такой, что делать нечего, пришлось мне продолжить трудовой порыв старикана. Что он там собирался делать, горбины стесывать? Отлично, сделаем. Вот бы только знать - для чего еще вся эта затея и к чему такая спешка.

Мне пришлось еще раз посетить избу и, прикрывая нос воротом, получить соответствующие разъяснения. Старик, ничуть не смущаясь запахом, дул из ковшика живительное питье, и обстоятельно мне объяснял, что и как надо сделать. Слова Григорьича: "Как сделаешь, принеси, покажи" - летели мне уже в спину. Ну до чего же вонючая вещь калина!

Горбыль я стесал довольно быстро. Получились весьма неплохие досочки. Григорьич проделанной работой был доволен. По нему было видно, что ему не терпелось поучаствовать в процессе и только внезапная хворь была преградой. Впрочем, он довольно быстро, прямо на глазах шел на поправку. Не знаю что было тому виной, могучее ли здоровье, снадобья ли, но на лице Григорьича уже не было и следа той изможденности, усталости и испуга, что были утром. И то - прохватило на улице, с кем не бывает.

- Теперя это, давай, с той-от стороны, котора ближе к сердцевине дерева была, - распоряжался с полати старик, - проведи посередке во всю длину гвоздем черту, ну как наподобие желоба чтоль. И на второй также.

Я все делал, как велено и не задавал вопросов. Опыт мне подсказывал, что старикану задавать вопросы бесполезно. Но, до чего же интересно, что за вошь укусила старика за седую задницу и чего он удумал. Досточки какие-то стругаем, баклажки вон с крыши вытащил. "Чё к чему?"