Перегной

Пора уже, пора было собираться в путь-дорогу. Я обитал в Штырине две недели и успел порядком измениться. Растительность на неумело бритой голове появлялась клочками и впадинами, как в южнорусской степи, на щеках и подбородке бушевала жесткая щетина. Чрезмерное употребление дешевого алкоголя добавило в лицо новых красок, а постоянные переживания необходимой угрюмости. От стресса и от безделья, заставлявших меня обильно есть всякую дрянь, я поправился и слегка оплыл, а загар, полученный на речке добавил в мой облик последний штрих и сделался я ничем неотличим от местных обитателей. Коротко стриженный, небритый угрюмый гопник, какие и составляли практически все мужское население Штырина от 20 до 35 лет.

Юрыч никак не возражал по поводу моего присутствия в его жизни. Поселился у него парень, живет ну и пускай. Деньги заплатил, телевизор починил, кормить-поить его не надо, да и выпить есть с кем – так видимо рассуждал Юрыч и ни разу не выказал неудовольствия. Я не доставлял ему никаких неудобств ибо жизнь этого человека была проста и незатейлива. Мне же он тем более ничем не мешал. Да и бывал Юрыч дома очень редко. Пенсионер, он беззаветно был влюблен в рыбалку, где и пропадал сутками. Пропившись и словно стыдясь той ахинеи, что нес он в пьяном виде, Юрыч быстро хватал спиннинг, проверял снасти, кидал в рюкзак несколько банок консервов и исчезал, бывало, на три дня, а то и больше.

Возвращался он неизменно облезший до лоскутов, я даже поражался тому, как человек может неоднократно так обгорать, заросший, пропахший костром и рюкзак его был всегда доверху набит рыбой. По бокам рюкзака были пристроены ароматные букеты подсыхающих трав для чая, какие-то резные деревянные свистульки торчали у него из карманов и весь он был тихий и счастливый.

Едва вымывшись, он выходил во двор с полной миской мелкой рыбы и все окрестные коты, уже прознав о его возвращении, сидели и смиренно дожидались ужина. И дети тут же летели к нему с оседланных заборов и сарайчиков. И через минуту весь двор был залит звуками свистулек, удивительно напоминавших пение лесных птиц. Оно замолкало за полночь, и будило меня рано утром. Когда-то, примерно такими же звуками меня будил мой мобильник. Как давно это было. И, когда я вспоминал об этом, сердце моё тупой ножовкой вспарывала тоска.

Как в те времена я хотел просыпаться под настоящее, а не полифоническое пение райских птиц. Как я отчаянно дрался с жизнью, чтобы осуществить эту мечту. И вот она воплотилась в явь, а мне предстоят еще более тяжкие битвы, дабы вернуть все на круги своя. Я как белка, выпавшая из колеса, и сразу же окруженная невиданными доселе, жуткими опасностями, стригущая ушами и вздрагивающая всем телом от каждого шороха. О боже, как же был сладок плен того игрушечного колеса!

И скрежет по сердцу, с каждым днем все более каменевшему и обрастающему мхом заставлял меня, не находя себе места, подскакивать. Он звал и тянул меня в дорогу, в бег, в движение. Прочь от себя и от своей тоски.

Я опять разыскал окаменелостей. Придурки придурками, но Виктор со своими ребятами были первыми людьми, которые мне помогли. Жаль было расставаться не попрощавшись. Я решил, что выпью с ними, а вечером следующего дня, когда Юрыч вернется с рыбалки, душевно прощусь и с ним. Далее двину, куда глаза глядят и попытаюсь все таки, окольными путями, пробраться в Прёт и повидаться с родителями. А после решу что делать.

В процессе выпивания с Виктором и его корешами я расчувствовался, меня развезло, и я обнимаясь со всеми, размахивая стаканом с неизменным портвейном, пускал слезу и разглагольствовал:

-Покидаю я вас, други моя, не по воле своей, но по злому чужому умыслу. Хочут вороги меня погубити, заточити меня в полон. Хрен им в нос, петушарам топтаным...

Окаменелости слушали меня с интересом.

- Да ладно, Витек, не гони - пытался успокоить меня Виктор – никуда ты от нас не денешься. Мы ж с тобой братаны космические. Все будет чики-пуки.

Я еще что-то нес и под конец меня совсем разморило. Дома я оказался неизвестно как.

И опять с утра была дикая головная боль и опять во рту было нагажено, а по всему телу прошло тысячекопытное Мамаево войско. Я лежал, потный и липкий, не мог открыть глаза и думал, как бы мне собраться с постели самому, дабы потом начать собираться в дальнюю дорогу.

По правде вещей у меня не было, какие могут быть вещи у беглеца, но за время житья у Юрыча я как-то незаметно оброс разной бытовой мелочью. Зубная щетка, паста, бритва (так почти и не пользованая), помазок, крем, шампунь, кое какое бельишко, медикаменты и прочее – просто удивительно, сколько всего необходимо человеку. За такой короткий срок - и столько пожиток.