И я начал свой горестный рассказ: Отдыхал я, на пляже. Ну немного выпил. Тут рядом какие-то пацаны подъехали на девятке, ну слово за слово...
- Номера машины помнишь? – тут же спросил меня дежурный.
- Да откуда!
- А цвет?
- Цвет красный был.
- Точно?
Дежурный занес ручку над листком, но задумался и ничего не записал.
- Значит говоришь, парни блять молодые, - после долгой паузы заговорил дежурный, - на красной блять иномарке?
- На девятке, - поправил я дежурного.
- Описать их сможешь?
- Ну так, в общих чертах, смогу: модные такие мальчики, чистенькие, нарядные. С понтами. Волосы у одного крашенные, по моде, пегие такие.
Что-то мелькнуло во взгляде дежурного, тревожное что-то, нехорошее.
- А может ты блять все это выдумал, а, Сапожников? Может закусился ты с какою-то урлой, такой же как и ты мутной? Сам блять посуди, ребята, по описанию ну никак не гопники, из приличных семей, да вдруг взяли блять и по жбану тебе ни с того ни с сего надавали?
- Да мне то, чего, товарищ милиционер, вас обманывать. Я ж вам говорю, они приехали, музыку врубили, я подошел, спросил, что за музыка, меня послали. Я спросил за что послали, а мне по голове.
- На красной говоришь, иномарке?
-На красной девятке.
- Да, на красной девятке, извини. Приличные блять ребята! Знаю я их, но убей меня не поверю, что на такое блять способны. Уважаемых родителей дети. Наговариваешь ты поди?
- Вы чего от меня хотите-то? – взмолился я глядя на дежурного, - да мне вообще побоку, не хотите, не оформляйте. Ну подрался я с ними и подрался. На иномарке - так на иномарке. Отпустите вы меня. Заявления мне не надо. Не по пацански это.
- Иди, - как-то буднично просто согласился Михалыч.
- Что, можно идти? – переспросил я.
- Да иди, иди блять. Раз не по пацански. Расселся тут, со сказками своими. Службу нести мешаешь. – Михалыч уже сминал листок с показаниями, да шарил ногой под столом, видимо пытаясь выудить урну.
Я протянул руку, чтобы забрать со стола свои вещи и внезапно, из разжатой руки на стол выкатилась крупная деревянная бусина. Видимо, находясь все это время в нервном напряжении я интуитивно прижимал к себе её, сорванную, с шеи одного из мальчиков-колокольчиков, и инстинктивно хранимую, как боевую добычу.
- Это блять что? - спросил меня Михалыч с нехорошим хрипом.
- Да так, сувенир...
А Михалыч уже орал, вызывая с крыльца патрульных:
- Штанюк, в изолятор его! Только не бейте, пусть там посидит выходные, пока у него башка подзаживёт. Заодно проверим, что он блять за Сапожников такой. Откуда он блять вообще на нашу голову взялся.
10.
Изолятор встретил меня тишиной. В камере, куда меня поместили, был ряд сплошных деревянных нар по одной стене, и такой же, но чуть короче по другой. Рядом с этим, коротким в углу была параша – отхожее место. Напротив двери, под потолком, было небольшое зарешеченное окошко. Неяркая лампочка мерцала как мотылек в плафоне. На нарах, укрывшись кто чем лежали три человека. На мое появление они никак не отреагировали. Я постоял, почесал голову, сморщился от тут же возникшей боли, и тоже полез на нары.
Забравшись на второй ярус я посидел немного, а потом, так как подушки и прочих спальных принадлежностей у меня не было, осторожно, чтоб не слишком взбудоражить саднящее тело улегся, пристроив голову на трубу, идущую вдоль стены.
Только я закрыл глаза и поползла по сознанию фиолетовая пелена забытья – жутчайший дребезжащий звук разорвал мне изнутри перепонки и подбросил с нар. Я вскочил и в панике спрыгнул на пол. Звук летал вокруг назойливой мухой, залетевшей в колокол и бьющейся со всего маху о его стены. От этого резкого звука все плыло перед глазами, а от резкого спрыгивания плыл я сам. И от этого взаимного плавания разыгрался вокруг меня настоящий шторм, в очередной раз несущий бурю моих бед.
- Банарот! Какой мудак лег башкой на трубу? Я щяс её кому-то в жопу запихаю! – послышался раздраженный голос, потом кто-то завертелся на нарах и, судя по звуку, спрыгнул на пол.
Я ничего не видел, перед глазами носились темные пятна – давала знать о себе разбитая голова. Инстинктивно повернувшись на звук и выставив вперед руки я готовился защититься от угрожавшего мне неизвестного.
- Чё ты сушёнки-то свои растопырил, - послышался тот же голос, но уже совсем рядом, и вдруг взвился, взяв радостную ноту. - Ба, какие люди в нашем балагане!
Зрение постепенно восстанавливалось, и хотя свет по-прежнему был тусклый, но я уже видел рядом с собой очертания человека.
- А никак не признал меня, брателло? – с усмешкой произнес голос.
Я отошел на шаг назад и пригляделся: Виктор, ты что ли?
- А то! Он самый, собственной персоной. А ты то за что сюда залетел, бриллиантовый ты мой корешище?
Мы обнялись и забрались к Виктору на нары. Спать он больше не собирался. Два других узника всё это время так и лежали на нарах неподвижными мешками.
- Это, слышь, у мусоров местных прикол такой, с трубой-то. - Поведал мне Виктор.