Читаем Перегной полностью

Судя по всему это был двор отделения милиции. Вряд ли у меня будет еще одна возможность сбежать. Да и вообще у меня вряд-ли сейчас что-то будет. Эх, блин. Добегался. Надо было соглашаться на трезвяк. Открыть тогда очи светлые, да и произнести ментам устами сахарными: «Нет ребята, я не вор, де. Я согласен на трезвяк». Вот они удивились бы. Да и вообще, раз уж на то пошло – надо было дома сидеть, никуда не выходить. Ел бы сейчас Незнакомкины печенья в Юрычевой хате, мать её ети, незнакомку эту. Да уж если так – вообще надо было забить на тот злополучный парад. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

Несмотря на то, что все тело болело и саднило, похмелья, в его обычном проявлении, у меня не ощущалось. Были и новые ощущения – эдакая лихость, каковая наверное преследует трюкача во время прохождения по канату.

Добравшись, через тычки и поджопники, с заломленными руками до дежурки я переместился, увесистым пенделем, в угол. Неяркий свет и однотонные стены как-то сразу же попустили, а оттого что выдалась возможность стоять, не скрючившись как грач на водопое, совсем захорошело.

Мой конвоир меж тем подошел к столу дежурного. Там травили байки.

- Ну, мы значит приехали на природу-то, прямо со службы, в форме. Это, я, Саня с разрешительного и мужики с ГАИ. Это, вылезли из машины, а уже бухие в дрова. Это, у Сани ружье было, двустволка тестевская в багажнике. Саня-то и говорит, спорим нах, что я на лету дуплетом нах твою фуражку прострелю. Это, ну чё, базар, стреляй! Подбросил фуражку...

- И чё, попал?

- Какое нах попал, нет конечно. Ты дальше слушай. Это, фуражка упала шагов за двадцать где-то, целехонькая. Я Сане говорю, это, ты иди нах, поднимай...

- А он чё?

- А он, это, такой - да ну нах... Достает, это, короче ствол, табельный и еблысь по фуражке-то.

- И чё, попал?

- В том-то и дело, что попал.

- С двадцати шагов из макарыча, бухой?

- Отвечаю! Мы сами все офигели. Это, он трезвый в тире с метра нах в потолок попасть не мог никогда, а тут вон чё. Ну нас, понятное дело, заело. Это, мы значит такие нах тоже кто с чего, давай по этой фуражке шмалять. Раз попали, два.

- Ну, и дальше чё?

- А ничё. Как в фуражку попадем, она, это, слегка подскакивает, а мужики ржут нах. Смотрите, говорят - мент ползёт. Вали мол его ребята...

Могучий ржач раскатился по дежурке. Довольные менты смеялись шутке.

- Ухаха, мент ползёт. Гы, вали его, ребята.

Вдоволь насмеявшись, менты, нисколько не обращая на меня внимания продолжили разговор.

- А как фуражку-то подбрасывали?

- Какую? А эту-то? Да как, знаешь, по телевизору показывают, по тарелкам стреляют. Вот также нах. Чтоб она планировала. Как этот спорт называется то, забыл? Ты знаешь?

Никто не знал.

- Может этот знает, - подал голос мой конвойный, - я же тут привел одного. Слышь, жертва, как это называется, когда по тарелочкам из ружья?

Настало время выходить мне на авансцену. Вздохнув, я вышел из спасительной прохлады темного угла на свет, как на казнь и, усаживаясь, на стул перед дежурным сказал - спортинг. Стрелковая дисциплина называется спортинг.

- Вы кого мне блять, привели, - оглядев меня взревел дежурный, - его же блять, в больницу надо. У него же блять башка пробита.

- У этого козлика, Михалыч, здоровья вагон, какую ему нахер больницу, он Серегу наземь сшиб только на ноги встал и гасануть хотел. Пришлось примять.

- Я блять вижу, как вы его примяли. – Недобро усмехнулся Михалыч.

-Доставай блять из карманов все, что у тебя там есть.

Я покорно вынул бумажник, охлопал карманы, не найдя там ничего более развел руками и сел обратно на стул.

- Тебе кто-то садиться разрешал, олень? – с вызовом рявкнул один из подобравших меня патрульных.

- Ты покури иди пока блять, - спокойно сказал ему Михалыч, - здесь блять милиция, а не блять армия, а ты заебал уже меня со своими блять замашками.

Патрульный огрызнулся неразборчиво и вышел, вместе с напарником, за дверь. Михалыч меж тем вынул какие-то бумаги, и, что-то в них записывая, не отрывая головы вдруг спросил:

- Фамилия?

- Моя? – растерявшись от внезапности вопроса переспросил я.

- Ну блять не моя же, - ответствовал Михалыч, и по его тону было понятно, что он хотел добавить, мол - как же вы, блять, заебали блять с этим вопросом блять.

Он поднял голову, распрямился и произнес еще раз:

- Фамилия, Имя, Отчество. Год рождения. Адрес. Место жительства. Цеховая принадлежность.

- Сапожников Виктор Васильевич, - сказал я первое, что мне пришло на ум.

- Ты блять зачем на патрульного бросился?

- Да испугался я. Он меня со спины подымал, я ж не знал что он милиционер, в отключке был. Прихожу в себя, а меня кто-то тащит.

Михалыч как-то одобрительно кивал и в этих кивках мне чудилось призрачная надежда на счастливое завершение сегодняшних похождений.

- Башку блять они, - дежурный кивнул на дверь, за которую вышли патрульные, - тебе пробили.

- Нет.

-А кто?

- Не знаю?

- Не помнишь что ли, память отшибло. Или блять говорить боишся?

- Да не они, я вам честно говорю. И честно говорю, что не знаю кто. Так увижу – узнаю наверное.

Ладно. При каких обстоятельствах?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза