Переговорщик

Я залез в воду, держа подсачек в руках. Боря продолжал выводить рыбину, бледный и напряженный. И чего так переживать, подумаешь, рыбу тащит… Наконец-то мелькнул тот, кого мы пытались вытащить. Не знаю, кто это, но немаленький. Огромный хвост на мгновение показался над водой, хлопнул по поверхности и снова исчез, заставив жалобно заскрипеть несчастный спиннинг.

– Ух, ты… – выдохнул Боря. – Не упущу…

Мы все-таки выволокли рыбу. Сома. Килограмм эдак на тридцать. Он лежал на берегу, огромный, головастый, и тяжело раскрывал пасть, в которую запросто уместились бы два моих кулака.

А мы сидели рядом, уставшие, измученные, но счастливые донельзя, и курили, неспешно обсуждая трофей.

– А знаешь, какие пельмени из него вкусные… – мечтательно говорил Борька, лениво трогая голой ногой хвост сома. Рыбина недовольно отзывалась, елозя хвостом по песку.

– Пельмени – это да… Но копченый – он просто во рту тает.

– А ты умеешь коптить? – спросил Борька.

– Конечно. Дед научил. И чего там уметь-то? Прямо здесь можно закоптить.

– Да ну? – подпрыгнул Борька. – И чего мы сидим?

– Не знаю, – зашвырнул я окурок в реку. – Копай яму.

– Какую?!

– Обыкновенную. В метр глубиной. Для коптильни. А я пока подготовлю все, что нужно для этого. Нож есть?

– Да, вон, в моем рюкзаке, в левом боковом кармане возьми.

Я перевернул его рюкзак, отстегнул клапан и вытащил нож. Столовый. С закругленным концом. Из какой-то дурацкой мягкой нержавейки.

– Это что?! – изумленно спросил, рассматривая нож.

– Как что? Не видишь, что ли? Нож! – гордо сказал мой друг.

Я покатился со смеху.

– И чего смешного? – обиделся Борька. – Он, между прочим, очень даже режет все! И мясо в том числе!

– Не сомневаюсь. А я вот свой нашел. Думал, что потерял его, подзабыл, что в шкаф просто убрал.

– И где он?

Я вытащил из кармана чехол:

– Со мной, конечно. Только немного лезвие бы почистить. Не помню, чем его запачкал… – Я щелкнул кнопочкой чехла, открывая. – Кстати, а сейчас и почищу. Ты пока яму в песке здесь копай. Примерно по пояс. Потом стружек настрогаю и сома разделаю.

Борька вздохнул и достал из багажника небольшую складную лопатку. Бросил на меня несчастный взгляд и принялся неторопливо копать.

Я открыл нож. Ну, здравствуй… Жалко, что ты не умеешь говорить, хоть рассказал бы мне, где я так тебе лезвие закоптил-то. Сейчас все исправлю, ладно? Присел у воды на небольшой камень, зачерпнул мелкого речного песка и осторожно прошелся им по лезвию. Потом еще, каждый раз аккуратно ополаскивая нож в воде. Я не боялся ржавчины. Почему-то помнил, что этот нож ни разу не ржавел, будто заколдованный. И улыбнулся, когда наконец-то из-под слоя черного нагара блеснуло лезвие. Ну вот и чудесно. Я тебя запачкал, я и почищу. Извини, что забыл о тебе.

– Ух, какой… – протянул Борька, подходя ко мне. Швырнул лопату, и устало опустился рядом. – Красивый нож. Купил? Или сделал сам?

– Не помню, – сказал я, внимательно рассматривая вычищенное лезвие. Интересно, что эти знаки означают? – Ты не поверишь, но я знаю только, что он со мной очень давно. Служит верой и правдой. Только вот почему я его в шкаф убрал? Ты не в курсе, случаем? Хороший ведь нож.

– Да ты вообще сплошная загадка, – улыбнулся Боря.

Я не ответил, продолжая рассматривать лезвие. Очень тонкая гравировка. Линии, изящные и гармоничные, переплетающиеся с какими-то значками. Что-то смутно зашевелилось в голове. Я прикоснулся к значкам и вздрогнул, когда они вдруг засветились. Слабо так, почти незаметно. Но я это увидел. Только я? Интересно, Борька заметил?

– Светится… – негромко сказал я, повернув лезвие на свет.

– Что? – спросил Боря. – Что светится? Нож?

– Ага. Видишь? – поднес к нему лезвие поближе. – Вот! Смотри!

– Да ничего там не светится, Миш… Закат отразился, а тебе уже и мерещится всякая ерун… Миш, а чего это?! – вдруг хрипло спросил друг и показал на мою руку.

Я недоуменно посмотрел на друга и поднял руку:

– Чего?

И в следующую секунду завыл от боли, когда на кончиках моих пальцев вспыхнул огонек. Небольшой, почти прозрачный, он начал менять цвет, на глазах превращаясь в ярко-синий. Я прыгнул к реке и сунул руку в воду. Но это не помогло. Огонек продолжал так же спокойно гореть и под водой, обжигая кожу… Что за черт?

– Мишка, что происходит? – спросил очень спокойно бледный, как мел, мой друг.

– Не знаю… – повернулся я к нему. – Мне больно, Борька…

Стало светло. В голове нарастал шум, сначала слабый, и потом на меня обрушился шквал боли. Перед глазами замелькали картинки, цветные, хаотичные, неясные. Кто это? Что это? Отпустите меня!

Упал на колени, упершись ладонями в песок, прокусив до крови губу. Я, кажется, вспомнил…

– Мишка! – уже заорал друг…

Нож снова засветился, но уже поярче. Да, я помню…