— Дорогая, мы уже столько раз возвращались к этому. Перестань себя корить. Это ничего не изменит. Не терзай себя!
Она резко повернулась к нему:
— Ты ведь считаешь точно так же. Ты знаешь, что это так, а не иначе.
Лютер вздохнул и вдруг спросил у Нима:
— Карен говорила вам, что она подхватила полиомиелит?
Ним кивнул:
— Да.
— Она рассказала вам, как и почему?
— Нет. То есть не все.
— Обычно она эту тему обходит.
Они спустились на первый этаж и, выйдя из лифта, остановились в небольшом пустынном вестибюле. Генриетта Слоун продолжила:
— Карен исполнилось пятнадцать, она еще училась в средней школе. Она была круглая отличница, принимала участие в школьных соревнованиях по легкой атлетике. Все ожидания были окрашены в светлые тона.
— Моя жена хочет сказать, — заметил Лютер, — что в то лето мы с ней собрались наконец съездить в Европу. С нами были и другие лютеране — в общем, это было своего рода религиозное паломничество по святым местам. Мы договорились, что, пока мы в отъезде, Карен поедет в летний лагерь. Мы считали, что ей будет полезно провести некоторое время в сельской местности. К тому же два года назад в этом лагере побывала наша дочь Синтия.
— По правде говоря, — сказала Генриетта, — мы больше думали о себе, чем о Карен.
Муж продолжал, словно его и не прерывали:
— Однако ехать в лагерь Карен не хотелось. У нее был приятель, который из города не уезжал, и вот, чтобы быть рядом с ним, она хотела остаться на лето в городе. К тому времени Синтия уже уехала, так что Карен была бы одна.
— Карен все спорила с нами, — сказала Генриетта, — убеждала, что вполне может остаться одна. А что касается приятеля, то мы можем ей доверять. Она даже рассказала о каком-то предчувствии. Мол, если она уедет согласно нашему желанию, то обязательно случится что-то плохое. Это навсегда осталось в моей памяти.
По собственному опыту Ним хорошо знал, как все это происходит: Слоуны достаточно молодые родители, Карен только что вышла из детского возраста — неизбежное столкновение желаний. Все трое в то время наверняка были совсем не такими, как сейчас.
Лютер продолжал свой рассказ, словно опасаясь, что не успеет его завершить:
— И вот наступила развязка. Мы заняли одну сторону, а Карен — другую. Мы настаивали на том, чтобы она ехала в лагерь, что в конце концов и произошло. Пока она находилась там, а мы в Европе, произошла вспышка полиомиелита, и Карен стала одной из ее жертв.
— Если бы только она осталась дома, — начала Генриетта, — как того хотела…
Муж прервал ее:
— Довольно! Уверен, мистер Голдман все себе представляет.
— Да, — тихо проговорил Ним, — думаю, что представляю. — Он вспомнил стихи, которые Карен написала ему после беды, приключившейся с Уолтером Тэлботом-младшим:
Только теперь до него дошел смысл этих строчек. Ощущая, что не может не сказать что-то очень важное, но не знает что, Ним добавил:
— Не понимаю, почему вы должны все время корить себя за обстоятельства…
Взгляд Лютера и слова «пожалуйста, мистер Голдман» заставили его замолчать. Ним осознал то, что ощущал до этого скорее инстинктивно: больше говорить не о чем.
Все аргументы приводились и отвергались. Да просто нет способа, его никогда и не было, который заставил бы этих двоих избавиться даже от малой доли того тяжкого бремени, которое взвалили на свои плечи.
— Генриетта права, — сказал Лютер. — Я думаю так же, как она. Мы оба унесем свою вину в могилу.
Жена добавила:
— Теперь-то вам ясно, что я имею в виду, когда говорю: что бы мы ни предпринимали, включая усилия, чтобы заработать денег на покупку Карен фургончика, все это, в сущности, ничто.
— Неправда, — возразил Ним. — Истина в том, что лучше делать хотя бы ничтожно мало, чем не делать ничего.
Они вышли на улицу. Машина Нима стояла от них в нескольких ярдах.
— Спасибо за ваш рассказ, — проговорил Ним. — Постараюсь что-нибудь сделать насчет фургона, и как можно скорее.
Как и рассчитывал Ним, через два дня от Карен пришли новые стихи.