Перегрузка

— Сплошь и рядом. На прошлой неделе моя сестра Синтия пригласила меня в ресторан пообедать. Когда подошел официант, чтобы принять заказ Синтии, то, не взглянув на меня, спросил: «А что будет есть она?» И Синтия, дай ей Бог здоровья, ответила: «Почему вы не спросите у нее?» Но и тогда, когда я делала заказ, официант не смотрел мне в глаза.

Ним помолчал, затем взял руку Карен и подержал ее.

— Мне стыдно за всех нас, здоровых.

— Не надо так, Нимрод. Вы принимаете на себя их неправедный взгляд на окружение.

Отпустив ее руку, он сказал:

— В прошлый раз, когда я был здесь, вы немного рассказали о вашей семье.

— Сегодня этого не потребуется, так как вы познакомитесь — по крайней мере с моими родителями. Надеюсь, вы не против, если они заедут ко мне сразу после обеда. У матери сегодня выходной, а отец работает по вызову совсем рядом. Что-то там по слесарной части.

Ее родители, объяснила Карен, были выходцами из Австрии. И в середине тридцатых годов, когда над Европой стали сгущаться тучи войны, их подростками привезли в США. В Калифорнии они встретились и поженились. У них родилось двое детей — Синтия и Карен. Фамилия отца была Слоунхаусер, но при натурализации ее изменили на английский лад — в результате получилось Слоун. Карен и Синтия мало что знали о своих австрийских корнях и воспитывались как обычные американские дети.

— Значит, Синтия старше вас?

— На три года и еще очень красивая. Я хочу вас как-нибудь с ней познакомить.

На кухне стало тихо, и появилась Джози. Она толкала перед собой сервированную тележку. Напротив Нима Джози установила маленький раскладной столик, а к креслу Карен прикрепила поднос. На тележке был разложен обед — холодная лососина с салатом и теплый французский хлеб. Джози налила в два бокала охлажденное пино-шардоннэ от Луи Мартини.

— Я не могу пить вино каждый день, — сказала Карен. — Но сегодня особый случай, потому что вы вернулись.

— Покормить вас, или это сделает мистер Голдман? — спросила Джози.

— Нимрод, — спросила Карен, — не хотите попробовать?

— Да, но если я сделаю что-то не так, вы мне скажите.

— Между прочим, тут нет ничего сложного. Когда я открываю рот, вы закладываете туда еду. Однако вам придется работать в два раза проворнее, чем если бы вы ели сами.

Бросив взгляд на Карен и многозначительно улыбнувшись, Джози удалилась на кухню.

— Знаете что, — произнесла вдруг Карен, выпив глоток вина, — а вы ведь очень хороший. Оботрите мне, пожалуйста, губы.

Ним сделал это с помощью салфетки, когда она повернулась к нему лицом. Продолжая кормить Карен, он подумал: во всем, что они вместе проделывали, была какая-то интимная близость, неведомая ему прежде проникающая чувственность.

К концу обеда, когда взаимное эмоциональное сближение под воздействием выпитого вина усилилось, Карен проговорила:

— Я столько всего наговорила о себе. Теперь твоя очередь.

Ним кратко рассказал о своих мальчишеских годах, о семье, работе, женитьбе на Руфи, о детях Леа и Бенджи. Потом поделился нынешними сомнениями о своем религиозном наследии и о том, будет ли оно продолжено его детьми, а еще Ним размышлял о том, какое будущее ожидает его собственную семейную жизнь.

— Ну да ладно, хватит, — наконец проговорил он. — Я заехал сюда не для того, чтобы докучать тебе.

Улыбнувшись, Карен покачала головой:

— Я не уверена, что тебе это удастся, Нимрод. Ты — сложный человек, а сложные люди самые интересные. Кроме того, ты нравишься мне больше, чем кто-либо из тех, кого мне доводилось встречать за долгое время.

— Точно так же я воспринимаю тебя, — ответил Ним.

По лицу Карен разлился румянец.

— Нимрод, тебе не хотелось бы меня поцеловать?

Поднявшись с кресла и пройдя несколько футов, разделявших их, он тихо произнес:

— Мне очень хотелось бы это сделать.

Губы у нее были теплые и нежные. Поцелуй явно затянулся. Обоим не хотелось его прерывать. Ним хотел уже обнять Карен покрепче. Но тут снаружи до него донесся резкий звонок, потом звук открывающейся двери и голоса — Джози и двух других людей. Ним убрал руку и отошел.

Карен тихо прошептала:

— Черт! Как не вовремя! — И проворчала: — Входите! — А еще мгновение спустя: — Нимрод, я хочу познакомить тебя с моими родителями.

Уже не первой молодости импозантного вида мужчина с копной седеющих вьющихся волос и обветренным лицом протянул Ниму руку. В его голосе слышались глубокие гортанные нотки, а акцент все еще выдавал австрийское происхождение.

— Лютер Слоун, мистер Голдман. А это моя жена Генриетта. Карен рассказывала нам о вас, и мы видели вас по телевизору.

Рука, которую пожимал Ним, была рукой рабочего, жесткой и мозолистой. Казалось, однако, что он регулярно ухаживал за своими руками: ногти были в безупречном состоянии. На его комбинезоне оставались следы только что выполненной работы, природная аккуратность проявлялась в том, что в некоторых местах комбинезон был тщательно заштопан.

Мать Карен тоже пожала Ниму руку.