Переяславская рада. Книга 2

Теперь, когда вражеские ряды покатились назад, когда рейтары уже не могли остановить казацкую конницу и стало понятно, что полякам не удастся взять Сухую балку и выйти на Уманский шлях, Богун придержал коня и поворотил к опушке леса, где под древним дубом стоял ого шатер. Галайда поехал следом за ним, тяжело переводя дыхание.

— Можешь теперь оглянуться! — крикнул ему Богун и засмеялся.

Внезанио над полем битвы зазвучали польские трубы, Богун мигом поворотил коня и с силой натянул поводья.

От неприятельских рядов прямо на казаков скакал всадник с белым платком на острие сабли.

Шагах в пятидесяти от казацкой лавы он остановился и закричал в трубу, прижатую ко рту:

— Пан рсгиментарь Сигизмунд Рущиц вызывает на поединок полковника Богуна!

Богун с улыбкой поглядывал на Осипа Глуха и есаулов, съезжавшихся к ному. Нечипор, затаив дыхание, ждал, что будет дальше. Глух тронул Богуна за плечо, и Галайда услыхал, как он сказал:

— Не нужно, Иван.— Богун не ответил, и Глух горячо заговорил: — Рисковать сейчас опасно. Они что-то злое замыслили, иезуиты. Гетман, как узнает, что ты на поединок выходил, гневен будет.

— Осип,— возразил, сверкнув глазами, Богун,— паны-ляхи скажут, что Богун трус, не меня одного обесславят, а все войско наше.

И прежде чем Глух успел что-нибудь сказать, Богун крикнул Берлу:

— Сотник Берло, передай шляхтичу — пусть выезжает его региментарь. Слушай, Осип,— обратился он к Глуху,— на всякий случай прикажи казакам остерегаться. Особливо у пушек нужно усилить охрану. А за меня не беспокойся. Я этого Рущица знаю, наслышан о его рыцарстве. Шляхетский забияка. Саблей владеет хорошо. Что ты опечалился, Осип? Неужто разуверился в моей сабле?

— Не делай глупостей,— упрямо стоял на своем Глух.

— Теперь поздно,— сказал Богун.— Вон видишь, едет.

Когда Сигизмуид Рущиц сказал коронному гетману, что вызовет на поединок Богуна, Потоцкий поначалу отмахнулся рукой:

— С хлопом на поединок! Его бы плетями отстегать!

Но Рущиц настаивал:

— Ваша милость, я но могу видеть, как этот хвастун кичится своей саблей. Мне, рыцарю Речи Посполитой, смотреть на это сложа руки — позор. Прошу вашего дозволения, ваша милость.

Минуту коронный гетман колебался. Но мысль о том, что за время поедипка, даже если Рущицу и не посчастливится победить, войско отдохнет и можно будет ударить на казаков с новою силой, заставила гетмана согласиться.

Капеллан войска, преподобный патер Кальчинский, присутствовавший при этом, благословил Рущица, который преклонил перед ним колено.

— Свенты Езус и матка бозка да будут с тобой, рыцарь! Отсеки голову змию, врагу веры нашей католической!

Потоцкий обнял Рущица и поцеловал. Шепнул на ухо.

— Если что не так, дашь знать платком — вмешаются рейтары и пушки откроют огонь. Я обо всем позаботился. Господь тебя благослови. Ступай, Рущиц.

Региментари и все войско одобрительными возгласами провожали Сигизмунда Рущица, когда ои, гордо покачиваясь в украшенном серебряными гвоздями седле, проезжал между рядами гусаров на своем сером в яблоках аргамаке.

Широкий в плечах, рослый, в шапке с павлиньими перьями, в дорогом кунтуше зеленого брюссельского сукна, обтянутом золотым поясом, держа в руке обнаженную саблю, которою он добыл на поединках больше сорока побед, полковник Рущиц раздувал от удовольствия рыжеватые усы, закрученные вверх, и глядел прямо перед собой на утоптанное копытами поле, где по обеим сторонам опасливо толпились жолнеры и казаки.

В тот миг, когда на противоположном конце поля он увидел всадника в красном кунтуше на белом коне и понял, что это Иван Богун, он невольно потрогал себя за грудь, как бы проверяя, есть ли на нем панцирь из тонкой дамасской стали. Убедившись, что панцирь на нем, он изобразил на губах нечто похожее на дерзкую улыбку, по сердце его забилось тревожно, и если бы сейчас пан коронный приказал ему воротиться, он, не задумываясь ни на минуту, погнал бы коня назад.

Коронный гетман вышел из шатра, встал на бочку и взял из рук слуги подзорную трубу.

Богуи сидел в седле, не вынимая сабли из ножен, и ждал шляхтича. В эту минуту, видя перед собой врага, который не спеша приближался к нему, ловя слова казаков, стоявших позади, он думал о жене, вспомнил, что вот уже третья неделя идет, как не видал ее.

В Умани его застала радостная весть о том, что Марта родила дочь. Казак, прискакавший с известием, сообщил это смущенно, как бы виновато. Все в полку знали — Богун ждет сына-казака. Но, услыхав про дочь, полковник, на удивление гонцу, не опечалился, а очень обрадовался и сел писать ответное письмо жене, приказав гонцу скакать на хутор Глубокий, под Каневом, где жила у тетки Марта.

Вспомнилось и то, каких усилий стоило уговорить Марту выехать из Умани. Если бы не Хмельницкий, она, конечно, ни за что не послушалась бы его.

...Всадник был уже совсем близко. Богун кинул быстрый взгляд в сторону казаков, которые сгрудились с обнаженными саблями, готовые в любую минуту в случае какой-нибудь хитрости со стороны шляхты прийти на помощь своему полковнику.

Голосом, не признающим никаких возражений, он строго приказал: