Переяславская рада. Книга 2

...Но разве знает человек, что ему судьба сулит... Может, если бы на другой день ввечеру, прежде чем ложиться спать, Нечипор Галайда приложил свое чуткое ухо к земле, услыхал бы, как стопет она под копытами чужих коней. Но не прислушивался Галайда к гудению земли, спал спокойно, припав щекой к плечу жены. Видел во сне свой родной Дон Семен Лазнев, и, сжимая в жаркой ладони колечко, подарок Семена, спала Надийка со счастливой улыбкой на полных девичьпх устах.

Тихая ночь была в Белых Репках. Заснули караульные перед замком полковника. Истомленные целодневным трудом, спали посполитые. И одни только звезды да щербатый месяц видели, как из дубовой чащи выехали две сотни драгун и два татарских отряда.

Ротмистр Заборовский уже третью неделю охотился со своими драгунами и отрядами татар за ясырем. Несколько дней выжидал удобного случая поживиться в Белых Репках. Сомневаться в успехе по приходилось.

Мурза Бекташ-ага ехал позади своих отрядов. Ляхи должны добыть добрый ясырь, а его дело маленькое — отвезти тот ясырь за Перекоп. Сам коронный гетман Станислав Потоцкий отписал визирю, что упоминки будет платить не только деньгами, но и ясырем.

...Этой осенью в Кафе и Гезлеве предстоял большой торг невольниками. Уже съехались купцы из многих стран, а невольников мало. Разве так бывало когда-то? Да и ясырь этот брать стало опасно. Лет десять назад, бывало, два-три татарских отряда приводили ясырь в десять — пятнадцать тысяч повольников... Разгневался, видно, аллах на крымское ханство. Миновали счастливые времена! Теперь только и поживы, что украдешь воровски. Самим брать невольников хан настрого запретил, чтобы не накликать на себя гнев гяура Хмельницкого. Что ляхи добудут, тем и довольствуйся.

Мурза остановился с одним отрядом в долине, не доезжая села. Острыми, кошачьими глазами всматривался мурза в темень, чутко прислушивался к приглушенному топоту обвязанных войлоком копыт драгунских и татарских лошадей.

Когда над Белыми Репками вспыхнуло пламя, зловеще озарив темноту ночи, и зазвучали выстрелы, мурза Бекташ-ага сложил руки ладонями, прижал их к груди и молитвенно сказал:

— Слава аллаху!

12

Царь Алексей Михайлович, еще будучи в Москве, в Кремле, повелел думному дьяку Посольского приказа Алмазу Иванову быть при его особе во время похода неотлучно. Ближние бояре — Милославский, Морозов, Пушкин — носами повели: сие, мол, дело предивное... Зачем дьяку, пускай и думному, при царской особе быть? Смех и грех! Сказано — борода растет, а разум еще детский. Вот когда седина вплетется в виски, посеребрит бороду, тогда не о думных дьяках, писаках ретивых, заботиться будет помазанник божий...

Голову стрелецкого, Артамона Сергеевича Матвеева, повеление царево не заботило. Хоть думный дьяк, хоть подьячий! Лишь бы поход вершился быстро. Лишь бы пушки стреляли. Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин поначалу иной мысли был. Сказать по правде, ее навеял своими намеками князь Семен Васильевич Прозоровский:

— Гляди, Афанасий Лаврентьевич, ужли в оберегатели тайных дел посольских готовит Алмазку?

Ордын-Нащокин промолчал. Хмыкнул в ладонь, прикрыл ресницами блеск глаз. Но слова Прозоровского оставили в сердце заботу и беспокойство.

В Посольском приказе только и речи было между дьяками и подьячими, что Алмаз Иванов отныне при особе царской. Один думный дьяк Ларион Лопухин удивлению не предавался. Денно и нощно быть при царской особе — докука немалая. Хлебнет Алмазка и беды и горя.

Однако Алмазу Иванову жилось изрядно. Служба царева выпала, вопреки всем нашептываниям и наговорам, легкая. Харчи с царского стола были добрые, таких куропаток никогда не едал думный дьяк на Москве. Заморские вина придавали легкость мыслям. Спать можно было досыта. Но такая жизнь продолжалась недолго. Чуть только покинули Вязьму и двинулись на Смоленск, кончилось безделье думного дьяка.

В пути царь призвал в свою карету Алмаза Иванова, сказал коротко, что именно должен думный дьяк делать. Отпустил дьяка, пообещав вскорости заглянуть в его столбцы.

Ближние бояре только диву давались: что это дьяк, чуть остановится царева карета, расположится войско на привал, сразу берется за пергаментные евптки?

Начиная с Вязьмы, Алмаз Иванов только то и делал, что записывал, какие вести привозили на взмыленных конях гонцы от воевод и из полков гетмана Богдана Хмельницкого.

Неторопливо и ровно бегало гусиное перо по желтому полю пергамента. Записывать было что.

...Четвертого июня первый гонец привез вестку, что, как показалось под стенами Дорогобужа наше войско, шляхта и жолнеры побросали оружие, а посадские люди с иконами в руках вышли навстречу стрельцам и отворили ворота города.