Переяславская рада. Книга 2

— Доподлинно известно,— сказал Лаврнн Капуста,— что диван склонен такое учинить, но выжидает удобного часа. Султанские министры все усилия прилагают, чтобы привлечь на свою сторону молдавского и валашского господарей, но гетман Хмельницкий с валашским господарем договорился, и он вскоре послов своих пришлет к царю, чтобы царь принял Валахию под свою руку, и того же добиваться будет гетман при переговорах с господарем молдавским. А что до князя трансильванского Ракоцпя, то оный одно только смотрит — где что плохо лежит, чтобы туда со своим войском явиться и себе кусок урвать. Веры ему давать нельзя: вороват и суесловен.

Лаврин Капуста говорил тихо, по убедительно. Ордын-Нащокин замер в глубоком кресле, уставя взгляд на худощавое лицо чигиринского городового атамана. Прозоровский. поблескивая очками, также слушал весьма внимательно.

Когда Капуста замолчал, заговорил полковник Иван Богун:

— Самое время теперь, пока враги всяческие способы изыскивают, чтобы причинить ущерб и обиду краю нашему, ударить на юге на панов-ляхов. Армия Потоцкого еще осенью побита зело. Если с весны начнем, то вскорости станем под Варшавой и там завершим баталию.

Слова Богуна думным боярам пришлись по нраву. Разумные, рыцарские слова изрек храбрый полковник. Артамон Матвеев тоже крепко держался такой мысли. Иначе и быть не должно. Победителем глянул на бояр. Уловил в глазах царя Алексея одобрение словам гетманского полковника.

Ордын-Нащокин откашлялся, взглянул на государя. Алексей кивнул головой.

— Говори.

— Наслышаны мы на Москве,— хриплым голосом заговорил Ордып-Пащокип,— что свейский король замыслил гетмана и старшину гетманскую от присяги переяславской отговорить, что послал своих людей к гетману Карлус свейский.

— Послы свейские к нам не приходили,— твердо ответил Мужиловский,— а буде бы они пришли, то мы бы о том на Москву отписали. От Москвы отступиться — на страшный позор и лютую смерть край родной обречь! Кто теперь того не понимает в нашей земле? Только изменники и злого умысла люди, отступники от веры и края родного. А ежели бы кто не то что поступил, а лишь бы подумал такое, гетман давно повелел бы таких смертью карать нещадно, весь народ о том оповестив, чтобы и прочим изменникам неповадно было такое воровство супротив края нашего чинить.

Под высокими сводами палаты голос Силуяна Мужиловского звучал грозно и сурово.

— Хорошие слова, мужественные слова! — похвалил Алексей Михайлович.

— Позволю себе сказать,— добавил Лаврин Капуста.— что намерения свойского короля нам ведомы и от нашего глаза никуда не укроются. Для того держим своих верных особ в столице свойского короля Стокгольме.

— Добро, добро! — вновь отозвался Алексей Михайлович.

Послы гетманские пробыли на Москве неделю. Особо говорено было ими о маетностях для старшины гетманской. Тут они узнали, что Выговский посылал несколько раз на имя царево грамоты с челобитьем о даровании ему новых маетностей для поправления казны генерального писаря, ибо многие чужеземные послы и негоцианты, прибывая в Чигирин, получают содержание его коштом, а через войну его стародавние имения наведали великое разорение и доходов ои от них не имеет.

— Брешет,— сказал со смехом Богун Артамону Матвееву.— Он больше торгаш, чем воин. Сам видишь, воевода, не нужно было давать.

— Поздно! — развел руками Матвеев.— Сам Бутурлин царю докладывал. Он с Выговским в приязни и дружбе.

Новые маетности отписаны были, по повелению царя, полковнику Золотаренку, Пушкарю, Тетере, Носачу, Богдановичу-Зарудному, Сулиме, Полуботку, Богуну, Глуху, Лесницкому, Мужиловскому, Капусте. На булаву гетману отписано было староство Черниговское, помимо всех тех маетностей, кои уже подтверждены были ранее.

Думные бояре договорились с послами и записали в переяславские акты: коли государевы люди, независимо от чина и звания, а особливо черносошные, учнут бегать в государевы черкасские города и села или на Сечь — таких людей, разыскавши, на Москву немедля возвращать.

Городовому атаману Лаврину Капусте передана была жалоба стрелецкого полковника Цыклера, что солдат Степка, по прозвищу Чуйков, его шляхетскую честь оскорбил рукоприкладством и что оного злодея и вора укрывает низовой курень Гуляй-Дня. И чтоб того беглого задержать и отослать на Москву, в Стрелецкий приказ.

Приходил к Лаврину Капусте на посольский двор сам Цыклер. Сидел, багровый, на скамье, тяжело переводил дух, уставя выпуклые глаза на Капусту, точно хотел, чтобы Капуста из кармана вытащил ему этого солдата Чуйкова.

Капуста пообещал беглого солдата разыскать; ежели он вправду находится в каком-нибудь из черкасских городов, то немедля будет доставлен на Москву, но если он бежал на Низ Днепра, то сделать это будет трудно...

Когда Капуста рассказал Артамону Матвееву о том, что Цыклер приходил к нему, Матвеев отмахнулся:

— Дьявол с ним! Теперь не до солдата. Таких беглых много будет и у вас и у пас. С ними после войны разберемся. А Цыклеру я вовсе не верю и не уважаю его. На войну его не пошлем: прознали, что он к свейскому послу зачастил... Вот какой пес!