Переяславская рада. Книга 2

Но не хотят враги этого. Выговский решил — настал долгожданный час. Жолнерские хоругви, зализав раны, надели латы и шлемы, полученные в долг от императора и папы, и начали подкрадываться к рубежам Украины. Молодой гетман отправлен был в Могилевский коллегиум. За ним зорко присматривал Григорий Лесницкий. Почать, булава и все гетманские клейноды были в руках Выговского, и он всеми правдами и неправдами добился того, чтобы на время отсутствия Юрася Хмельницкого стать наказным гетманом. Но наказным он был только для голоты, как презрительно именовал сам посполитых, и для той старшины, которая держалась Переяслава, как пчела солнца...

В Москву посылались многочисленные грамоты с обещаниями верной службы царю и Москве, доносы на полковников, которые, знал Выговский, никогда не будут его союзниками в предательстве, сообщалось как достоверное, будто бы шляхта собирается на следующий год воевать крымцев,— все это для того, чтобы на Москве не могли и подумать, куда ж действительно двинется шляхта в самом скором времени. Между тем есаул Солонина поскакал в Крым, везя в Бахчисарай, хану Магомет-Гирею, почтительную грамоту Выговского с просьбой заключить договор на вечный мир и прийти на зиму с ордой, едва уйдут с Понизовья сечелики и низовики. Придя на Украину, орда возьмет столько ясыря, сколько заблагорассудится, возместит обиды, какие терпела от Хмельницкого и казаков, и если будет воля хана, то Выговский пойдет с ним воевать Московское царство.

Одновременно Выговский послал бывшего сотника, а теперь уже генерального есаула Цыбенка с универсалом от имени Юрия Хмельницкого к низовикам и Сечи — оставить свои стоянки и идти спешно под Каменец, откуда снова угрожает Потоцкий. На деле же предполагалось так: из Хотина ударят на казаков янычары, молдаване, поляки, вместе разгромят навсегда лиходейное казачество. Чтобы было вернее, Выговский написал в Хотин Сиауш-паше, предупреждая: на зиму собирается своевольное казачество походом на Хотин промышлять султанские города и крепости, и он, Выговский, как усердный слуга паши и султана, сообщает о том, ибо сам не в состоянии сдержать бунтовщиков, тем более что Москва науськивает их на турок. Выговский надеялся, что тех реестровцев и старшин, которые с ним не пойдут, удастся в роковой для края час усмирить — кого саблями, кого палками, а кого подачками.

Вот так рассчитал все Выговский, не подозревая даже, что Варшава между тем уже подыскала более подходящего предателя и отступника; считали, что за Выговским чернь и казачество не пойдет, да и знал он больше, чем дозволено наемнику. Пусть только он начнет, рассуждали в Варшаве канцлер Лещинский и великие региментари, а там гетманство будет отдано Тетере, а чтобы не было никаких хлопот с самим Выговским, велено было полковнику кварцяного войска в час, какой укажет Варшава, казнить Выговского смертью. О том, что гетманом будет Тетеря, последнему, по поручению канцлера, лично сообщил ротмистр Иероним Ястрембский, который находился неотлучно при Выговском, представляя в Чигирине особу короля как высокий комиссар.

На опасения, высказываемые его подручными, Лесницким и Сулимой, относительно черни, Выговский отвечал раздраженно:

— Пусть только казаки уйдут с Понизовья, орда свалится черни на голову, и крикнуть не успеют. Москва не опомнится, как польская армия перейдет наши рубежи...

Но не сталось так, как усердно рассчитывал и готовил Выговский... Первыми затрубили тревогу боевые трубы Полтавского полка Мартына Пушкаря. Поскакал в Москву полковник Силуян Мужиловский. Под Конотопом его перехватили единомышленники Выговского — генеральный есаул Павлюк и сотник Черныш,— ночью привезли связанного в Чигирин. Выговский поначалу льстил, уговаривал. Но когда Силуян Мужиловский плюнул ему в глаза и назвал предателем, Выговский осатанел, завопил, брызгая слюной:

— Черныш, припеки его железом, пусть знает мою гетманскую волю!..

— Собачья твоя воля, не гетманская! — презрительно крикнул Мужиловский,

Поднятый на дыбу, залитый кровавым потом, он с ненавистью глядел на Выговского, стоявшего внизу, на каменном полу подвала.

— Издохнешь,— вопил Выговский,— если не скажешь, кому еще из старшины известны мои замыслы!

— Одно скажу,— прохрипел Мужиловский,— не сбыться никогда твоим предательским замыслам, иуда! Одно скажу,— харкнул он кровью,— именем твоим потомки назовут всякое предательство, измену и ложь.

— Черныш! — закричал, освирепев, Выговский.— Кончай!

Глухо прозвучал в подвале выстрел. Как подрезанная, упала на грудь голова Мужиловского.

Наутро подручные Выговского, по его приказу, пустили слух — Силуян Мужиловский хотел изменить войску, продался польской шляхте.

Дошла весть до Носача — он был о ту пору на хуторе под Чигирином,— долетела до Федора Коробки, услыхал ее Василь Золотаренко, прибывший из Белой Руси... Богуну, который с полком стоял под Винницей, Выговский отправил письмо, чтобы тот твердо стоял на рубеже, потому что из Хотина идут турки...