Переяславская рада. Книга 2

— Великий праздник земле нашей дарован ныне господом богом. Не зря гетману нашему имя Богдан, сиречь богом данный. В лоно земли русской возвращается Киев. Ни Рим, ни Константинополь не покорили его себе. Ибо непокорима есть земля киевская, колыбель земли православной.

В католических монастырях — могильная тишина. Наглухо забиты двери и окпа. Даже на рынок не ходят монахи. А иезуитский коллегиум точно вымер. Великий траур у бернардинцев, кармелитов, доминиканцев... Кто знает, что с ними дальше будет... не выгонят ли святых братьев, как скотов безгласных, а то еще хуже — прорубят в Днепре проруби да и потопят...

Казимир Лентовский, настоятель бернардинского монастыря, уже дважды посылал слугу с запиской к митрополиту Сильвестру Коссову, именем папы просил предостеречь казаков и чернь от злостных поступков.

Иероним Ястрембский решил переждать у бернардинцев. Он и посоветовал Лентовскому послать записку митрополиту. Но ответа от Коссова не было. Лишь на третье письмо отметил устно: пускай святые братья не беспокоятся, митрополит примет все меры для безопасности их, но советует на улицу не выходить, дабы чернь и казаков не раздражать. А дальше, как все это минует, будет по-старому...

Иероним Ястрембский язвительно сказал на это Лентовскому:

— Хитрит, старый пес. Хочет двум богам служить.

— Он человек, достойный доверия,— заметил Лентовский,— я в этом убедился. Нисколько не сомневаюсь, когда мы покончим со схизматом Хмелем, Коссов примкнет к унии, А осторожность его — доброе предзнаменование.

Ястрембский не возражал, посоветовал только раздать на ночь монахам пистоли и мушкеты. Такая предосторожность не помешает. Кто знает, когда митрополит заступится, да и удастся ли ему самому голову на плечах сберечь?

— На Выговского, пан отец, поглядели бы. Как в лихорадке трясется от страха перед Хмелем.

— Тяжкие времена ниспосланы нам небом,— сурово возразил Лентовский.

— Были и потяжелее, отче,— отозвался Ястрембский.— Не должны осуществиться замыслы схизмата Хмеля. Я мыслю, меры, принятые нами здесь, в Киеве, прине-сут отступникам немалый ущерб.

Говоря о мерах, Ястрембский имел в виду беседу, которая только вчера состоялась между ним и братьями иезуитского ордена в присутствии ксендза Лсптовского.

Лентовский склонил голову.

— Об одном думаю,— сказал он,— как бы отсюда выбраться и стать по-прежнему капелланом при королевском войске. За каждого убитого хлопа-схизмата выхлопочу у святой церкви прощение самых тяжких грехов.

— Все это нам предстоит в будущем, а и ближайшее время блюдите сугубо, чтобы все делалось, как творено было.

Лентовский только головою кивнул. Как менялись времена! Еще год назад разве мог бы этот безвестный шляхтич Ястрембский, или Роккарт, или как еще его зовут, так разговаривать с ним, духовником королевским? Но теперь он не духовник королевский. Нунций Торрес решил, что ему лучше сидеть в Киеве. А сидеть здесь — все равно что в пасти львиной пребывать. Недаром Хмельницкий требовал от коронного канцлера отозвать в Речь Посполитую Лентовского. Что ж, с этой Еленой он таки насолил схизмату Хмелю... При воспоминании об этом на устах Лентовского возникает нечто похожее на улыбку. Не простит Хмельницкий ему этого вовек. Знает Лентовский — охотятся за ним схизматики. Но пока что святая церковь спасала. Хорошо Ястрембскому требовать, советовать, приказывать. Наболтал языком — и поехал дальше. А у него уж и года не те, и прав не такой.

Менялись времена, и привязанности нунция вместе с ними тоже менялись...

Всего три дня пробыл в Киеве Ястрембский, а со сколькими людьми встретился! Больше всего с купцами компанию водил. Чего только не наобещал им! Запугивал Москвой. Смотрите, мол, московские торговые люди вам все дороги отрежут и на запад и на восток. Богатеть вам только под скипетром Речи Посполитой, а не под русским царем.

От всего этого — от наглого и назойливого Ястрембского, от своевольства схнзматов, от Рады, состоявшейся в Переяславе,— в сердце отца Лентовского утроилась ненависть к этому проклятому краю, к непокорной черни, которую ни огонь, ни меч не берет. Чем ее уничтожить? Чем, какою силой стереть в прах?

...Полковник Яненко объехал с полковыми есаулами весь город и остался доволен. Воротился к себе в канцелярию только пополудни. на скорую руку пообедал и лег отдохнуть. Но поспать не пришлось. Только было задремал, разбудил есаул Апостол:

— Проснитесь, пан полковник. Иезуит от бернардинцев притащился бить челом в неотложном деле.

Пришлось встать. Вышел в канцелярские покои. Там уже сидел на стуле иезуит в коричневой рясе. Встал, когда в покой вошел полковник, поклонился низко.

Яненко едва кивнул головой в ответ, кряхтя сел за стол. Спросил сквозь зубы:

— Чем могу служить?