Переиграть Афродиту (СИ)

— Ты уверена? — спросил папа Аид, внимательно глядя на царевну. — Может, тебе лучше посидеть с нами?

— Уверена, пап, — серьезно сказала царевна. — Все же в порядке.

Теперь все действительно было в порядке, и, кажется, из-за этого ее и трясло, и хотелось реветь, и вообще остаться одной. Пожалуй, творившейся сегодня фигни было многовато даже для нее, и Аид это понял.

— Хорошо, — сказал он. — Танат, пожалуйста, присмотри за этим маленьким чудовищем, — очевидно, он считал, что быть с молчаливым Убийцей это все равно, что быть одной.

Макария же так не считала; немного понаблюдав, как папа Аид устроил маму рядом с пещерой и принялся разводить огонь, она углубилась в пещеру.

Молчаливая крылатая тень скользнула за ней.

— А теперь, — сказала Макария, развернувшись лицом к недовольной тени, — ты лети за Гекатой, а я немного побуду тут и пойду вам навстречу.

— Тебе не стоит бродить одной, — отрезал Убийца, подозрительно глядя на царевну. — К тому же это ты предложила сходить за Гекатой вместе со мной.

Царевна попыталась выдержать его взгляд, но не смогла и вздохнула:

— Ладно, — примирительно сказала она. — Понимаешь, я хочу немного пореветь одной. При папе я уже сегодня ревела, потом было жутко неудобно. И потом, вторая истерика за день недостойна воина. Не хочу, чтобы меня кто-то видел.

Танат мгновение смотрел на нее, потом мученически вздохнул, подошел и обнял, накрыв железными крыльями поверх рук. Стало тепло и уютно. И совсем, совсем не страшно.

— Теперь реви, — строго сказал он.

Макария прижалась к Убийце, уткнулась носом ему в хитон и горько заплакала, ощущая, как слезы смывают страх, боль и обиду.

Танат осторожно поглаживал ее по спине и не говорил ни слова, пока царевна не выплакалась и не почувствовала облегчение. Когда она успокоилась и отстранилась, он убрал крылья и спросил:

— Царевна, я не совсем понял, что вообще происходит, и с каких это пор ты называешь Аида отцом?

Макария улыбнулась, утерла физиономию и принялась вдохновенно рассказывать, что они с мамой и папой Аидом, конечно, не ждали от визита плодородной бабушки ничего хорошего, однако нормальное существо просто не в состоянии представить себе масштаб ее козней.

К концу ее рассказа, когда они уже добрались до дворца Гекаты и ожидали куда-то запропастившуюся хозяйку, на мрачной физиономии Таната ясно читалась облегчение от того, что у него нет бабушки.

Часть 3. Глава 24. Персефона

Было холодно.

Персефона барахталась в облаке пушистой тьмы, то ненадолго выныривая, то погружаясь обратно. Сил не хватало даже на то, чтобы открыть глаза, но порой она все же могла слышать чьи-то голоса, ощущать прикосновения, чувствовать запахи. Немного — потом она снова погружалась в тяжелый, мутный сон.

Сначала пахло цветами — резко, неприятно, почти болезненно. Запах навевал ощущение бессилия, но Персефона знала, что должна бороться. Должна вырваться, превратить цветы в пыль и всем показать.

Да, всем. В том числе собственной бестолковой матери, которая вместо борьбы с реальной угрозой тратит силы на то, чтобы выращивать цветочное оружие. Объяснить ей. Ткнуть носом.

… в цветы?..

Персефона боролась, но темный цветочный дурман плотнел перед ее лицом, и она снова соскальзывала в пушистую резко пахнущую бездну.

В какой-то момент ей просто захотелось перестать дышать. Вообще. Не пустить в свои легкие ядовитый дурман — и все! Она же богиня, она должна выдержать.

Персефона задержала дыхание и начала считать. Чем меньше дурмана попадало в ее легкие, тем легче становилось контролировать свои ощущения. Досчитав до десяти, богиня смогла ощутить свое тело, понять, что лежит на острых камнях, уткнувшись носом в губительные цветы.

Двадцать — и она смогла пошевелить рукой, неловко дернуться, приподнявшись на пару секунд и снова упасть носом в букет.

На тридцатой секунде ей мучительно захотелось сделать вдох.

Персефона запретила себе дышать. Вместо этого она пыталась обрести контроль над своим телом, заставить руки отодвинуть отравленные цветы, а ноги — ползти. Конечности не слушались, легкие разрывало от боли, и в какой-то отчаянный миг перед закрытыми глазами поплыли оранжевые круги.

Не. Дышать.

Персефона неловко оттолкнула букет, приподнялась на руках, приоткрыла глаза — темно, как в могиле — и завалилась на бок. От удара о холодный камень она потеряла концентрацию, судорожно вдохнула немного воздуха — и мир снова завертелся. Вместе с холодным влажным воздухом пещеры-преддверий ее легкие снова наполнил ядовитый дурман. Но резкий удар помог ей собраться с мыслями, направить в сторону отравленного букета все свои силы и приказать душащим ее цветам увянуть.

От чудовищного напряжения Персефона снова лишилась сознания. Соскальзывая в пушистое темное облако, она мимолетно подумала, что перестаралась, и как бы ее силы не заставили увянуть все цветы во всем Подземном мире.

Если бы, если бы! Уже погружаясь во мрак, почти не чувствуя собственного тела, Персефона вдруг поняла, что ее левая рука бессильно падает на букет, который царица пыталась оттолкнуть.

И что цветы совершенно невредимы.