Речь в этой песне идет о незабвенном Гэсэр-хане, герое предыдущей песни, который полюбил прекрасную воительницу Другмо. Но воительница Другмо не спешила отвечать на чувства Гэсэр-хана, она не понятно с чего влюбилась в его лучшего друга, шамана из далеких земель, который ее не любит, а любит только свободу, снег и метель. И Другмо ему ну вообще незачем, да еще и перед Гэсэром неудобно. И вот Гэсэр-хан и его друг-шаман начинают строить козни и придумывать коварные планы, чтобы Другмо разочаровалась в шамане и оценила наконец Гэсэра. Получается у них с переменным успехом — Другмо влюбляется в Гэсэра, но считает себя обязанной принадлежать шаману, который когда-то исцелил ее раненого отца. Вдобавок ее похищают дэвы, чем путают планы друзей, и Гэсэру с шаманом выступают в поход, попутно совершают кучу подвигов и наживают столько же неприятностей. Огребает в основном шаман из-за своего мерзкого характера и желания не афишировать свое участие в подвигах чтобы не впечатлить Другмо еще больше. Гэсэр-хан тоже от шамана не отстает, и желание друга «не привлекать к себе внимание» не разделяет, полагая, что тот заслуживает место в легендах.
Персефона слушает и не может оторваться. Она даже отступает от черты, потому, что там звуки смазываются, а она не хочет пропустить ни слова.
Но тут снова появляется четвертый голос. Врывается в песню, обрывает мелодию властными комментариями о том, что «чем петь, лучше бы думал, как ей помочь».
Третий голос продолжает петь так, словно не замечает четвертый. О, Персефона тоже хотела бы его не замечать. Не слышать истеричных воплей о том, что третий — чудовище, и он виноват во всем, решительно во всем. Ведь если бы не он, четвертому голосу не пришлось бы искать героя, который взял бы в свои руки ее, Персефоны, счастье. Не пришлось бы выращивать те цветы.
«Из-за тебя, подземная сволочь, я отравила свою любимую дочь…»
«Замолчи!..» — обрывает ее третий голос.
Оборвешь такое, как же. Проще бежать.
«Из-за тебя мне пришлось лишить ее божественной силы! Из-за тебя…»
«Молчи! Не при ней!..»
«Не смей затыкать…» — вопит четвертый голос, и Персефона вдруг ощущает мощный аромат трав и цветов. Не тех цветов, которые душили ее. Не тех, которых лишали сил и затягивали в облако пушистой тьмы. Других.
Но ей уже не важно, тех или не тех. Она задыхается этим ароматом, захлебывается ощущением боли и бессилия. Она пытается заслониться облаком тьмы, но запах и звук (о, эти пронзительные обвиняющие вопли, острым ножом вонзающиеся в барабанные перепонки!) гонит ее прочь. Прочь!
Отчаявшись сбежать от этого кошмара, Персефона переступает черту.
И голоса постепенно стихают.
«Ей хуже! Беги за Гекатой!»
«Сначала убери от нее свои лапы!..»
«Деметра, пожалуйста, сейчас не время, ты, что, не видишь…»
«Убери лапы, мразь…»
Персефона не совсем понимает, почему еще слышит все этим вопли, почему продолжает задыхаться тяжелым запахом гниющих цветов, почему к ней вернулось ощущение тела — пускай не всего, лишь боли от сжимающих ее руку пальцев — но тут чужая рука отпускает, и вопли вдруг глохнут, и горло перестает стискивать спазмом, и в теле появляется легкость.
Теперь Персефона летит.
Ее больше нет.
Темнота.
Забвение.
Сон.
Снег?…
Крупные хлопья снега падают во тьму, очерчивая контуры знакомой фигуры.
Кто здесь?
Голос. Тихий. Зовет. Ругается и рассказывает что-то про Ареса, Деметру и полных песцов.
Аид?
Он что, опять наелся грибов?
— Ну да, а как же. Я без грибов по чужим снам не хожу. А теперь пойдем. Тебя уже потеряли. Ты знаешь, там такое… нет, рассказывать не буду, сама все увидишь.
Взять его протянутую руку легко. И согласиться тоже.
— Пойдем.
Персефона взяла его за руку, и снег стал горящей свечой.
…единственной свечой, освещающей темный подвал.
Персефона судорожно вздохнула, ощутив и свое тело, и цепи, связывающие руки, и ноющую боль во всем теле, и в особенности неприятное ощущение внизу живота.
— Что тут происходит?! — спросила она, недовольно моргая на свечу.
Ей радостно откликнулся подозрительно знакомый голос:
— Наконец-то ты очнулась! Знаешь, мы так переживали! — завопила Гера из левого угла. В правом углу обнаружилась прикованная и обмякшая Амфитрита, а прямо по курсу приковали целых три тела Гекаты. Подвал был маленьким и тесным, цепи — длинными, поэтому Гера без особого труда подползла к Персефоне и заключила ее в объятия.
— Значит, Владыка Аид смог тебя вытащить? — мягко улыбнулась Геката, отсвечивая синяками под глазами. Тремя из шести.
— Да, а где он вообще? — подозрительно прищурилась Персефона. — А где Макария? И что мы вообще все делаем в этой тесной кладовке?