Переход

— Я, как попросил Воронов, передал ее на рассмотрение товарищу Курчатову, но тот при первом прочтении сказал, что пока ничего не понятно. И обещал немедленно, как только он разберется в написанном, мне сообщить. Скорее всего это будет уже завтра… то есть я на это надеюсь. Уж больно глаза у Игоря Васильевича при чтении записки были… горящими.

— Ну что же, это обнадеживает. А вернуть Воронова обратно…

— Вероятно, особого смысла в этом нет. Он всегда предупреждает, когда сообщает именно все, что ему известно. То есть больше, чем в этой записке было, из него не вытянуть…

Алексей приземлился в Пхеньяне уже поздно вечером (по местному времени вечером), и на аэродроме его уже встретили врачи из военного госпиталя и два переводчика из советского посольства. Из Владивостока он прилетел на довольно обшарпанном Ли-2 и при перелете попал в сильную болтанку, так что вид у него после посадки был довольно бледный. А вот у Лаврентия Павловича этим утром вид был просто разъяренным: вчера товарищ Курчатов сообщил ему, что «предложения, изложенные в предоставленной записке, выглядят обнадеживающими, однако на то, чтобы произвести указанное обогащение, по самым оптимистичным прикидкам может потребоваться не менее полугода». То есть замечание Воронова о том, что «изделие можно будет продемонстрировать врагам хоть через месяц» оказалось пустым трепом. Но в целом Игорь Васильевич саму идею оценил очень высоко.

А ярость товарища Берии вызвала телеграмма, отправленная Вороновым перед вылетом из Владивостока: «забыл сказать что центнер третьего с восемьюдесятью процентами шестого дядя Игорь может взять у меня в общаге под кроватью». И там специально посланные люди действительно нашли два больших деревянных ящика с брусками металла, завернутых в густо промасленную бумагу…

Иосифу Виссарионовичу Лаврентий Павлович доложил об этом на специально созванном по этому поводу совещании где-то в час дня, на что Сталин, глубоко затянувшись, как-то философски заметил:

— Он не забыл, он все это хорошо помнил, причем давно помнил. Но, я думаю, он очень не хотел, чтобы мы не пустили его в Корею. Наверное, не надо товарища Воронова за это наказывать… пока. А когда он вернется…

— Если вернется, там же, бывает, и стреляют, и даже бомбы кидают… — угрюмо отозвался Лаврентий Павлович.

— Когда он вернется, мы с ним об этом и поговорим.

— Я понял, Иосиф Виссарионович. Он вернется.

— Хорошо, а теперь, я думаю, пора пригласить и товарищей физиков. И у них уже уточнить, какой эффект даст этот центнер металла…

С аэродрома Алексей сразу направился в госпиталь. В том числе и потому, что ему и жилье прямо в госпитале приготовили. А слегка очухавшись в машине он, после того как сопровождающие товарищи показали ему комнату и приготовленные для него вещи, в сопровождении корейского врача (специально подобранного, со знание русского языка), пошел осмотреть операционные. В которых, несмотря на довольно позднее время, шли операции. С разрешения врача-корейца он зашел и на операции посмотреть, причем ничего особо интересного он там не увидел: все же работали «братские коллеги» весьма профессионально.

Очень даже профессионально, но вот чаще всего, как понял попаданец, серьезно помочь раненым они не могли. И не потому, что профессионализма у них не хватало, а просто потому, что «поздно было»: время, которое потребовалось для перевозки раненого в госпиталь, было потеряно безвозвратно — и это его очень сильно опечалило. Но печалило это Алексея недолго, уже почти ночью в госпиталь заглянул товарищ, с которым Алексей очень сильно захотел уже поговорить. То есть он это захотел еще летя на бомбардировщике из Иркутска в Хабаровск, а при наблюдении за местными хирургами захотел этого уже очень сильно — а если чего-то очень хочешь, то чаще всего желание сбывается. Точнее, сбывается все же иногда, но о том, что что-то не сбылось, люди обычно быстро забывают: все же хорошее лучше запоминается. Так что Алексею «просто повезло», и он даже сумел поговорить с товарищем Ким Ирсеном. Будущий Великий Вождь и Солнце Нации пока был человеком вполне, по мнению Алексея, адекватным. Разговор с ним растянулся почти на полтора часа, и в конце товарищ Ким к предложению Алексея перевести его в какой-нибудь полевой госпиталь отнесся с пониманием. А так же пообещал достать для него «нормальную снайперскую винтовку».

А еще товарищ Ким был человеком слова. То есть винтовку Алексею на следующее утро все же не поднесли ни на блюдечке с требуемой каемочкой, ни как-либо иначе — но ту, которую попросил Алексей, быстро достать было просто невозможно. А вот автомобиль, который должен был перевезти его в полевой госпиталь, расположенный в только что освобожденном Сеуле, Алексея ждал у дверей госпиталя еще до того, как он проснулся. Автомобиль с водителем и четырьмя солдатами из «личной гвардии» товарища Кима, и все они прекрасно говорили по-русски. А на переднем сидении, рядом с водителем, восседал лично товарищ Ким…

Глава 23