Переход

Алексей, выйдя из Кремля, решил, что товарищ Сталин на него сильно обиделся. И вообще-то было за что — но по мнению попаданца раньше передавать участникам атомного проекта те немногие знания об устройстве термоядерной бомбы, которые у него имелись, было бы совершенно неправильно. Во-первых, в проекте были отдельные товарищи, которых он считал «совсем не товарищами», и до их удаления из проекта имелся серьезный риск того, что эта информация попадет не туда, куда надо. А во-вторых, пока они не изготовят «нормальную плутониевую бомбу», эта информация пользы бы не принесла, но сильно отвлекла бы ученых от главного проекта. Поэтому он к неудовольствию Иосифа Виссарионовича отнесся довольно безразлично, в том числе и потому, что считал свою деятельность «в новой реальности» малозначимой и особой пользы не приносящей. То есть конечно новые лекарства помогали, причем каждый день помогали спасать жизни огромного числа людей — но ему-то на всех этих людей было вообще плевать, он с ними даже знаком не был и знакомиться не собирался.

То есть все же не плевать, Алексей искренне радовался, когда читал очередную сводку Минздрава о том, сколько людей были вылечены с применением новых лекарственных препаратов. И сколько денег сэкономила страна на том, что этим людям не требовалось оплачивать больничные листы. А о том, сколько этих сэкономленных денег страна направила на поддержку детства и материнства…

Почему-то поддержка этого самого детства и материнства была возложена немного на профсоюзы (в части оплаты декретных отпусков и выплат по уходу за больными детьми), но в основном материальную поддержку страна возложила на Минместпром. То есть на республиканские Минместпромы, поскольку общесоюзного не существовало — и эта поддержка в разных республиках получилась очень разной. Самой, что ли, основательной она была в Белоруссии: там с рождением первого ребенка в семье (или «без семьи») матери выдавали бесплатно и кроватку, и коляску детскую, и полный комплект одеяний для младенца, а так же ежемесячно выплачивали довольно приличную сумму деньгами. Не гигантскую, в Белоруссии ежемесячная доплата «за первенца» составляла сто двадцать рублей, но в республике и срок послеродового оплачиваемого отпуска установили в полгода, так что поначалу прибавка к семейному бюджету получалась заметной. А матерям-одиночкам (но не «разведенкам», что, по мнению Алексея было весьма разумно) старались сразу и жилье получше предоставить, и работу надомную подыскать, и таким еще отдельные доплаты полагались, которые в народе иногда называли довольно неприлично, но позволяли все же жить молодой матери относительно безбедно.

За второго ребенка коляску уже не давали (зато давали кроватку побольше для старшего), а за третьего — которых в результате в республике появлялось все больше — благосостояние семьи вырастало уж совсем серьезно: с таких семей не взимались коммунальные платежи, выдавались бесплатные путевки в санатории и дома отдыха, дети бесплатное питание в школах получали не только до четвертого класса, а до окончания школы — что рост населения стимулировало весьма серьезно.

В РСФСР благ было несколько меньше: и доплата «за первенца» была поскромнее (всего восемьдесят пять рублей), и прочие блага в меньших количествах на людей сыпались, но все же и здесь ситуация с деторождением руководство страны радовала. А особенно радовала эта «ситуация» тех, у кого рождались близнецы: таким матерям благ отсыпали столько, что до года матери вообще не требовалось ни о чем волноваться. А тот немного удивлявший медиков факт, что при искусственном оплодотворении близнецы рождались впятеро чаще, оставшиеся без мужчин одинокие женщины тоже успели принять во внимание…

В остальных республиках такая «забота о материнстве» все же была пока в зачаточном состоянии, но, допустим, в среднеазиатских республиках в силу местного менталитета это никому детей рожать не мешало (да и «недостатка мужчин» за войну там заметного не образовалось), а на Кавказе обычаи вообще практически исключали возможность для одинокой женщины обзавестись ребенком. Правда, в результате стала довольно заметной «эмиграция» таких женщин в Россию и Белоруссию, но все же чтобы ее заметить, требовалось очень внимательно приглядываться.

А относительно того, как «поднять рождаемость» в Казахстане, с Алексеем обстоятельно побеседовал Пантелеймон Кондратьевич — после того, как ему была предложена работа первым секретарем этой (заметно сократившейся в размерах) республики:

— Партизан, я же лучше всех знаю, что как в Белоруссии рождаемость поднять, ты придумал. Но там ситуация с населением была…не буду тебе объяснять то, что ты лучше меня знаешь. А что ты для Казахстана посоветуешь?

— Я, Пантелеймон Кондратьевич, вам по этому поводу ничего, кроме сугубо матерных слов, сказать не могу. Но если совершенно абстрактно, в порядке бреда…

— Давай, у тебя даже бредить получается полезно для страны.