Переход через пропасть

Москва — это огромный, отлаженный веками механизм. Тысячелетие производилась его отладка. И на протяжении веков миллионы людей скромно трудятся в разных городах и весях, чтобы этот механизм работал без сбоя. Кремлёвские стены осаждаются ордами пришельцев, мнящими себя покорителями Москвы. Но отлаженный механизм в труху перемалывает надежды тысяч и тысяч гордецов, политических авантюристов из Москвы, и из самых окраин, и даже дальнего зарубежья. Борьба за власть для них — наркотик и форма существования. Они не видят жизни вне этой борьбы. Дерзко лезут на Кремлевскую стену, бьются об нее с разбега, ведут подкопы и придумывают разные способы ее преодолеть, но оказываются лишь топливом, расходным материалом на огромной стройплощадке русской цивилизации.

Вокруг Кремля незримое огромное кладбище разбившихся надежд людей-мотыльков, слетавшихся к властному кормилу. Многие из них не знали и не хотят знать, что Кремль огражден не столько зримой стеной, сколько незримой огненной. Огненное копье покровителя Москвы Святого Георгия Победоносца настигает людей одержимых волей к власти. Некоторым удавалось совершать кражу власти, но воров настигала неминуемая расплата.

Есть явные, плотские грехи, которые очевидны, они порицаются обществом, а есть страсти, которые, напротив, воспеваются. Философ Ницше воспевал волю к власти. В середине XX века ярый ницшеанец бросил мир в пекло мировой войны.

Сфера политики — магнит для людей гордых, амбициозных и самоуверенных, для них действовать, рулить — это как дышать. Если таким людям дается власть, то в назидание народу. А для самих властолюбцев бремя власти оборачивается наказанием и проклятием. Хватаются за кормило власти и не ведают, что это бремя не вынести без Божьей помощи.

Властолюбцы, избежав сетей явных пороков, легко поддаются искушению властью и, толкаясь между собой, сами влазят в челюсти преисподней. Сначала им тепло и уютно, но челюсти начинают работать, пережевывают добычу.

Современный человек лишен чувства ранга и иерархии, чувства сакральности власти. Многие, толкаясь, хватаются за временные бразды державного строительства, их не смущает даже цена — погибель вечной души.

Общество видит частые и яркие вспышки на политическом олимпе, но, как правило, это не рождение новых звезд, а свет залетных метеоритов, стремительно сгорающих в атмосфере большой политики.

Власть по своей природе страшна, таинственна и священна, как служение в алтаре, но вдвойне опасна она для тех, кто прикасается к ней без чувства высочайшей ответственности. Служить в алтаре Отечества — это предстоять пред Неопалимой купиной, и скрижали власти подобны Ковчегу Завета, к которому далеко не каждый мог прикоснуться и остаться в живых. Бремя власти невозможно вынести, если не понимать, что это тяжелейшая ноша ответственности.

Кремль в плане треугольный

У правителя зачастую нет времени на раздумья, ему необходимо принимать решения мгновенно, интуитивно. И тут многое зависит от того, в каких отношениях правитель и сам народ с Господом. Заложниками каждого решения становятся тысячи и миллионы людей.

Современная Москва в целом — это огромная стройплощадка, напоминающая Вавилонское столпотворение, охваченная бесконечной толкотней слепцов. Одни слепые что-то возводят, другие тут же крушат, и часто все строители оказываются под обломками собственных деяний.

Здесь особенно ощущается страстное состояние деятельной одержимости и борьбы всех против всех. Даже внешне благородное безупречное дело зачастую при ближайшем рассмотрении является лишь пиаром, позиционированием и трансляцией амбиций.

Заметил, что общественное поприще — это поле, на которое опасно входить с низкой мотивацией. Общественное поприще — это арена противоборства духовных сил. Это область подвижнического и пророческого служения. В отличие от священства и Царства это служение не наделено явными всем очевидными атрибутами. Истинность призвания тут проверяется только плодами содеянного.

Во все времена обществу посылаются общественники по призванию, они, как правило, не встроены в систему. Их задача — бодрствовать, быть препоясанными и держать светильники. Они, как скальпель хирурга, должны быть не только прочны, закалены, остры, но и стерильны.

Это такое поприще, на котором часть своих мытарств человек начинает проходить еще при жизни. Он попадает в ту же схему загробных мытарств — его яростно обвиняют во всем: в том, что он делал или не делал, очерняют все поступки и мотивы, он просто обречен барахтаться в нечистотах, если не в своих, то в чужих.