Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца»

— Что вы, мой генерал! — Фуше смутился и сделал шаг назад. — Я просто опасаюсь за вашу жизнь!

— Полноте, мсье министр.

Употреблением слова «господин» генерал Гош невольно выразил неприязнь военных к судейским крючкам.

— Я столько раз ходил в атаку и проливал кровь, что меня не испугает бандит и убийца! Пусть даже это будет Жорж Кадудаль! Самозваный генерал короля… который тоже самозванец! Полноте министр, выполняйте свои обязанности, а я свои!

Гош посмотрел на настенные часы и, жестом приказав Фуше следовать за ним, быстро вышел из кабинета. Тем же размашистым шагом он спустился по мраморной лестнице, придерживая шпагу ладонью — лакеи предупредительно открывали перед ним двери.

Усаживаясь в карету вместе с министром полиции, что решительно за ним последовал, Гош приказал кучеру резким, командным голосом, словно находился на поле сражения:

— Гони что есть сил, самой короткой дорогой! И пусть мостовая запылает под колесами!

Борнхольм

— Наши побеждают! Ей-богу побеждают!

Лейтенант Колбасьев вот уже добрый час внимательно прислушивался к звукам ожесточенной канонады, хорошо слышной через деревянные перегородки.

Он знал — у датского острова Борнхольм должна стоять единственная пока на Балтийском флоте эскадра паровых линейных кораблей контр-адмирала Сенявина. Именно сюда должен был идти его «Великий Новгород», на смотр и учения, проводящиеся командующим Балтийским флотом адмиралом Федором Федоровичем Ушаковым.

— А ведь дают британцам прикурить…

Два глухих отдаленных взрыва были произведены торпедами, и никак иначе, он не мог ошибиться, благо сам являлся специалистом по этому оружию. А один громкий, оглушающий, хорошо слышимый даже на расстоянии, мог быть не чем иным, как взрывом крюйт-камеры. Всего сутки назад Иван Петрович их наслышался — два пуска сам сделал и попаданий добился.

«Как бы помочь нашим?»

В голове беспокойно бродила только одна мысль, сжигающая огнем душу. Пальцы бессильно царапали плотно пригнанные доски, его заперли в канатном ящике, в таком же надежном, как тюремная камера. Отсюда не сбежишь, остается надеяться только на чудо…

Швамс!!!

Страшная сила отбросила лейтенанта к переборке, он сильно ударился об нее, но сознания не потерял. Маленькое помещение мгновенно заволокло дымом, прогорклый запах сгоревшего пороха забивал ноздри. Глаза запорошило, Колбасьев начал ощупывать руками лежащие вокруг него обломки, несколько раз обжегшись.

К его удивлению, крепкой стены темницы перед ним теперь не было. Чихая и кашляя, лейтенант выполз из недавнего узилища.

— Ни хрена себе!

Тяжелая пушка на дубовой колоде была отброшена от пролома, раньше бывшего орудийным портом. Везде валялись искромсанные человеческие тела, превращенные в кровоточащие куски плоти.

«Никак 68-фунтовая бомба взорвалась?!»

Мысль была верной, вот только почему не случилось пожара?! Но может, это чудо, иначе бы и он сгорел в своем ящике, как тушка бекаса в аглицком камине.

Лейтенант согнулся в три погибели, его вырвало, и он из последних сил дополз до пролома, жадно вдыхая соленый морской воздух. В голове прояснилось, глаза перестали слезиться, и Колбасьев увидел всего в миле от себя кильватерную колонну из пяти грозных кораблей, подсвеченных багряным кольцом заходящего солнца.

— Наши! — прошептал лейтенант.

Хотя корабли на первый взгляд были одинаковыми, но опытный глаз моряка определил «Москву», идущую под адмиральским флагом. За ней катились «Тверь» и «Ярославль», затем следовал без фок-мачты «Петербург» под контр-адмиральским флагом Сенявина, и замыкал колонну русских линкоров «Смоленск».

«Но где же „Псков“?» — пристально взирая на море, подумал Колбасьев. И тут увидел чуть в стороне темной кромки, что могла быть только датским островом Борнхольм, еще один корабль, к которому сейчас были устремлены все его помыслы, ибо на нем вышел в свое первое плавание гардемарин Гриша Колбасьев, младший брат.

Но Боже, в каком виде был «Псков»!

Корпус пробит в нескольких местах, ют корабля охвачен пожаром, он лишился фок-мачты, паровая машина не дымила, да и сама труба представляла собой жалкий огрызок.

А еще на море плавало множество обломков, и это могли быть только английские корабли. И пусть русские потопили их три или четыре, но врагов было намного больше, и победа над ними могла достаться дорогой ценой.

— Ничего, брат! Сейчас я помогу, они за все заплатят! И за «Новгород», и за Кроуна с командой, и за Марфу Ивановну! У-у, сволочь одноглазая, я до тебя доберусь, циклоп!

Почти не чувствуя обжигающего жара, Иван Петрович Колбасьев взял горящую головню. Он уже все для себя решил и принял последнее решение в жизни, которое ему диктовал долг русского офицера.

Форт Росс

— Я его люблю, Мари! Люблю с того самого дня, когда увидела в первый раз!

Юная Кончита смотрела на Марию широко открытыми глазами, большими, как у испуганной лани. Дочь всесильного наместника Алексея Орлова, жена его величества Царя Сибирского Николая Петровича опешила от столь дерзкого заявления своей милой, но маленькой подруги.