Переходники и другие тревожные истории (ЛП)

Другой человек закричал. Прибежали медсёстры. Тело Джекки было слишком тяжёлым. Он опустился назад, на подушку. Мельком заметил что-то чёрное и глянцевое.

Джекки глядел на зелёный потолок и среди плиток колыхались листья.

— Я хочу уйти, — сказал он. — Я хочу уйти сейчас. — Он повторял раз за разом, пока это не превратилось в какое-то скандирование: — Идти, идти, идти…

Потом кто-то надавил ему на плечи, заставив опуститься. — Ты никуда не идёшь, солдат. Пока ещё нет.

Теперь зарыдал Джекки.

— Я хочу к… он ушёл, где он?

— Ты не захочешь идти туда, куда ушёл он. — Медсестра отпустила его и пристально уставилась с загадочным выражением.

— Куда?….

— В морг. Твой приятель умер.

— Ох, — произнёс Джекки, внезапно снова превратившись в маленького ребёнка, смущённого тем, что сказал что-то не то и боящегося наказания.

Сиделка оставила его, скрывшись за завесой виноградных лоз. У Радио трубило радио. Джекки опустил глаза и опять увидел во тьме луноликих леопардов, недвижных, вставших на дыбы, их передние лапы лежали в ряд на краешке кровати.

«Мы всегда здесь», казалось, говорили они ему.

Он уткнулся в подушку и вдавил щёку в мягкий мох и листья.

Джекки спал.

Зверь лежал неподвижно, немигающий, бдительный.

Женщину звали Пола. В тот день торговля шла вяло — по правде говоря, праздничная улица — не лучшее место для продажи символики шестидесятых; так что Джекки сел на землю рядом с ней и они проговорили много часов, о детских воспоминаниях пятидесятых, любимых сериалах, рок-группах, авангардистских комиксах, что рисовал каждый из них, когда застрелили Джей-Эф-Кей[45], Тимоти Лири[46] и Тини Тима[47], весь «Улёт шестидесятых», как она это назвала.

Большую часть времени Джекки только слушал. Он говорил гораздо меньше её. Когда он упомянул, что был во Вьетнаме, она застыла. Джекки закруглился с этим и они сменили тему.

Когда попрошайка с птичьим лицом кричала и клекотала на него, он заметил, что ближайший жилой дом покрылся виноградными лозами с извивающимися в них змеями; но затем попрошайка ушла и дом снова вернулся к обычным кирпичам.

— Я чувствую себя по-настоящему старой, — рассказывала Пола, — когда двадцатилетние спрашивают меня, как называлась та группа, в которой Маккартни играл до «Wings»[48]. — Она засмеялась.

— Я знаю. Кингстонское Трио[49]. Верно?

— Верно. А иногда они спрашивают меня, с истинным благоговением: «вы правда были хиппи?»

— Ну, а разве нет?

Пола показала ему двухпальцевый V-образный символ мира[50]. — Я в это врубаюсь.

На закате она убрала товары в спортивную сумку и рюкзак, и сложила стол и стульчик.

Джекки встал, потянулся. Перед ним лежала площадь, толпы редели, прочие лотки торговцев тоже сворачивались.

Лес исчез. Он отступил от Джекки, словно отлив. Он всё ещё чувствовал присутствие леса, так же, как чувствовал спящего в нём Зверя и слышал, очень слабо, шёпот луноликих леопардов. Но теперь он был в Нью-Йорке, с Полой, совсем не в лесу. Это немыслимая вещь, и пугающая и утешительная.

Он не знал, каким путём пойти. Это был не просто вопрос направления в физическом смысле. Впервые за многие годы у него в жизни появился выбор — вернуться в лес или остаться в городе с Полой.

Пола заметила сомнения и провела ему пальцем под подбородком, изобразив, будто уводит его.

— Приветик, большой мальчик. Не против пойти ко мне и посмотреть мои гравюры?

Он потащил стол и стул, отправившись вместе с ней в метро и вместе с ней вышел в Восточном Бродвее, на Нижнем Манхэттене, в таком районе, где, как она выразилась: «остатки презренных моральных отбросов теснятся вместе с излишками Чайнатауна и кучей ортодоксальных евреев».

Пола жила на десятом этаже высотного дома, в месте, которое было не совсем уж запущенным, но скудно меблированным, и полным пыли и кошачьей шерсти. (Когда они вошли, кошка спряталась). Гравюр у Полы не оказалось, хотя нашлись рваные психоделические плакаты, прикреплённые к стенам кнопками.

Через открытое окно он слышал звуки города, уличного движения, детей, играющих во дворе внизу, корабельный гудок на реке. Но лес молчал. Джекки выглянул и увидел лишь далёкие крыши Бруклина.

Это сбивало с толку. Зверю всё было так просто, так ясно. Теперь он стал незнакомцем в непривычной полузабытой стране.

Пола поставила сумки, закрыла дверь, затем отобрала у Джекки столик и стульчик, прислонив их к стене.

— Эй, чувак…

Почти сразу же её руки обвились вокруг него и пробрались внутрь его одежды. Он остолбенел. Он не знал, что делать. Внутри его шевельнулся Зверь. Джекки просто стоял на месте.

— Не переживай так, — хихикнула Пола, — Я это делаю со всеми парнями, которых сюда привожу. Свободная любовь и дешёвые развлечения. Потрясно, как мы поговаривали в былые времена.