Переходы от античности к феодализму

Теперь на этом общем историческом фоне мы можем рассмотреть внутреннее развитие восточноевропейских общественных формаций. Маркс однажды писал в письме Энгельсу, говоря о развитии Польши, что «тут можно показать возникновение крепостничества чисто экономическим путем, без промежуточного звена в виде завоевания и национального дуализма». [356] Эта формула достаточно точно обозначает характер проблемы, связанной с появлением феодализма к востоку от Эльбы. Как мы уже видели, главным отличием Восточной Европы было отсутствие здесь античности с ее городской цивилизацией и рабовладельческим способом производства. Но говорить о «чисто экономическом» пути развития феодализма в Восточной Европе – значит, упрощать, не замечая того, что восточноевропейские страны стали частью континента, который становился Европой, и потому не могли избежать определенных общих детерминант – базисных и надстроечных – феодального способа производства, возникшего на Западе. О первоначальном устройстве славянских земледельческих обществ, которые заняли большую часть восточной половины континента выше Дуная, уже говорилось. По прошествии нескольких столетий после переселений они по-прежнему оставались аморфными и первобытными, и, при отсутствии какого-либо наследия классической античности, их развитию не способствовали ни предшествующие контакты с городскими или имперскими формами, ни какое-либо последующее слияние с ними. На протяжении долгого времени племя и род оставались основными единицами социальной организации; наследственное язычество сохранилось в неизменном виде; вплоть до VIII века сельскохозяйственные техники были самыми элементарными с преобладанием в лесах восточных равнин подсечно-огневого земледелия; нет никаких сведений о местных государствах, наподобие тех, что какое-то время были у маркоманнов и квадов на римском limes . Но постепенно происходили социальная дифференциация и политическая стратификация. Медленный переход к регулярному земледелию увеличил излишки, которые сделали возможной полную кристаллизацию вооруженной знати, оторванной от экономического производства. Клановые аристократии укрепили свое господство, приобретая крупные землевладения и используя для их возделывания военнопленных в качестве рабской рабочей силы. Мелкие землевладельцы иногда сохраняли народные институты собрания и суда, но во всех остальных отношениях были подчинены знати. Теперь появились князья и вожди, собиравшие своих сторонников в обычные дружины, которые отныне составляли ядро стабилизированного правящего класса. За этим созреванием социальной и политической иерархии вскоре последовало распространение множества небольших городов в IX–X веках – феномен, общий для Руси, Польши и Богемии. Поначалу они были укрепленными племенными центрами и, по крайней мере в Польше, доминирующую роль в них играли местные замки. [357] Но они также естественным образом становились центрами региональной торговли и ремесел, а на Руси (о политической организации здешних городов известно мало) сложилось сравнительно развитое городское разделение труда. Когда скандинавы прибыли на Русь, они назвали ее Gardariki – земля городов, потому что они встретили в ней множество торговых центров. Появление этих польских grфdy и русских «городов» было, возможно, самым большим достижением в славянских землях этого периода, принимая во внимание полное отсутствие урбанизации на Востоке до этого. Это была наивысшая точка самостоятельного социального развития Восточной Европы в Темные века.