Читаем Перехваченные письма полностью

До сих пор во мне живы воспоминания о шумном и волнующем прощанье. Все шло хорошо до Литовска, где мою соседку стали расспрашивать о количестве чемоданов. В воздухе висела угроза, что ее пригласят для подробного досмотра. Я ждала своей очереди, когда ей стали задавать вопросы о печатных изданиях, которые она могла везти в чемоданах. Тогда я взяла Paris-Match и щедро предложила его им. Таможенники стали внимательно его листать, выискивая, по-видимому, гривуазные места. Через десять минут они вернулись, чтобы спросить меня, с какой целью я приобрела это издание. Все это тянулось довольно долго, я пощажу ваше терпение, но, в конечном счете, кончилось тем, что я призналась, что купила его, чтобы читать. Вырвав это признание, нас оставили спокойно спать.

Я бы хотела, чтобы вы сообщили соседям[353] о том, что мне на днях рассказала приятельница, видевшая их несколько раз чуть больше года тому назад. Ее пригласили приятно побеседовать о ее путешествии, о встречах с Monsieur и с Madame, о том, кто из них двоих, по ее мнению, легче попадает под влияние и с кого начать, чтобы их заставить замолчать, а также о ее отношении к произведениям Monsieur. Она отвечала, как могла, скорее всего не так уж плохо, но она их просит не пускать сына к Скифам, как они собирались (мысль, на мой взгляд, совершенно нелепая). Господа в курсе этой затеи. Она меня попросила Вам это передать.

Я же, в свою очередь, советую им быть более сдержанными при встречах с людьми с Востока, заботясь при этом не только о благе последних. Слишком уж интересуются их работой.

Я еще не видела любителя поэзии Бориса Поплавского, как только что-нибудь узнаю, сообщу.

Несмотря на течение здешней жизни, скорее обычное, климат как-то меняется, и это становится заметным. Чувствительным людям.

Я должна признать, что проводы были волнующими и что у меня было ранящее чувство, что они — последние.

Ида Карская — Мишелю Карскому

Дорогой мой, пару слов, чтоб тебе сказать, что мне открыли глаз. О всех моих глазных болезнях не стоит болтать. Я со вчерашнего дня проглотила много (для меня) valium. Привела нервы в порядок, обо многом передумала и переворачиваю страницу. Не стоит говорить об этом — это будет меня раздражать, и я знаю, что все (художники, assistants, etc.) будут ждать, чтоб я споткнулась, чтобы меня столкнуть вниз головой с социальной лестницы. Я хочу продолжать работать, как раньше. Очки у меня, как у princesse Gr^ace de Monaco. Que d'esire encore le peuple?[354]

Мишель Трош об Иде Карской

1980

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии