Перехваченные письма. Роман-коллаж

Не знаю почему, Ирина совсем перестала мне писать; может быть, она не получила моего ответа на ее последнее письмо и обиделась? Пусть она не обижается, если я не всегда сразу отвечаю ей: у меня нет стольких разнообразных впечатлений, как у нее, а мои дела ее не очень-то интересуют. А кроме того, у меня совсем нет свободного времени. Я и работаю, и учусь и, особенно сейчас, занята по горло, и редко когда приходится возвращаться домой раньше 10–11 часов, а бывает и позднее. Работа моя меня очень удовлетворяет; она разнообразна и представляет большие возможности для творчества и инициативы, как и вообще работа во всех других областях в наших условиях. Конечно, трудностей немало, и бывают минуты разочарования, когда кажется, что недостаточно быстро достигаются нужные результаты. Но если проанализировать это дело, то вся суть в том, что мы привыкли к таким темпам, о которых вы и представления не имеете, и привыкли ни на минуту не останавливаться на том, что достигнуто, а, выполнив одну задачу, сейчас же намечать себе другую, несмотря на все трудности, с которыми часто бывает связано ее осуществление.

Но в целом, конечно, сделано очень много, и сознание того, что участвуешь в таком большом деле, дает колоссальное удовлетворение и является лучшим стимулом для дальнейшей работы. Так что ты совершенно прав, говоря, что завидуешь нам и что ничего подобного в ваших условиях быть не может.

Но самое замечательное в этом деле, это рост людей на работе, который постоянно приходится наблюдать. Люди буквально на глазах вырастают и развиваются, даже с самыми ограниченными возможностями, не говоря уже о более способных и талантливых. Обидно становится, когда подумаешь, сколько раньше людей пропадало зря, не находя себе применения в бесцельном прозябании, и сколько способностей было не использовано.

Ты на все это можешь сказать, что наше развитие страдает односторонностью, ограничивается сферой нашей деятельности и что наша жизнь не дает возможностей для культивирования своей личности, что раньше, а, может быть, у вас и сейчас, для многих людей являлось самоцелью. У нас, конечно, ко всему подход утилитарный, и мы расширяем свой кругозор и приобретаем знания для того, чтобы все это применить в практическом деле. Но тем не менее пробел в отношении более широкого общего развития, что, при моей специальности, например, очень необходимо, конечно, имеется – и я, и мои товарищи его очень чувствуем. Мы не имеем возможности, при наших темпах, читать, встречаться с интересными людьми, ходить в театры и концерты и т. д. Все это делается, конечно, но редко и урывками, не так, как это, по-видимому, обстоит у тебя.

Я лично компенсирую этот пробел во время своих отпусков, когда обычно совершаю интересные путешествия, большею частью в организованных экскурсиях. Два раза путешествовала по Кавказу, три раза была в Крыму, а в прошлом году очень хорошо прокатилась по Волге – от Нижнего до Астрахани и обратно от Астрахани до Ярославля, с остановкой во всех городах и осмотром их. Это же время обычно употребляю и на усиленное чтение, а так почти не приходится ничего читать, кроме специальной литературы.

Встречаюсь иногда с Пелагеей Петровной и ее сыном, который живет как раз напротив меня; с последним, правда, не часто, так как мы не очень симпатизируем друг другу. Он превратился в ограниченного обывателя, вечно брюзжащего и всем недовольного, который оценивает все исключительно с точки зрения своих узких, эгоистических интересов, притом без всяких интеллектуальных запросов. Жена его – тоже некультурная мещанка. Пелагею Петровну они выжили, и она живет в Новом Иерусалиме. Это очень живописное место в двух часах езды от Москвы. Я езжу изредка ее туда навещать и вожу к ней ее внука, очень милого мальчика 7 лет.

Ну, пока всего. Целую тебя, маму, Ирину, Ники, всех своих племянников. Пиши еще.

Ирина Голицына – матери

13 февраля 1933 Chessington Hall

Ты спрашиваешь, почему я редко пишу. На это ответ такой: я ужасно сильно переживаю сейчас реакцию, и это странное состояние, в котором я нахожусь часто подолгу, не дает мне возможности приняться за письмо. Мое теперешнее состояние делает то, что у меня сейчас открылась какая-то странная возможность понимать людей. Une force de double vue[160] и, благодаря этому, страшный апломб и уверенность в себе, каких я раньше не знала.

Моя мечта тут жить, именно здесь, в Англии, где, я считаю, неизмеримо больше возможностей, чем в Париже, и так уже переполненном русскими. Здесь они еще как редкость, и англичане с ними носятся. Климат убийственный, но я думаю, к нему можно привыкнуть. Мне кажется, нужно направить всю нашу энергию, чтобы соединиться и устроиться здесь. Ужасно грустно относительно Димика, а в смысле остального хорошо.

Из трех столиц мне лучше всех нравится Лондон, мы с Ники как-то провели день в нем, и мне страшно понравилось.