– Да, но вы прежде всего художник. А это вырастет само собой. Потом мы долго смотрели работы, и перед уходом Сутин сказал, что хотел бы следить за моим творчеством:
– Учить вас буду я. Не учитесь ни у кого.
…Сутин стал приходить ко мне. Моими работами часто бывал недоволен: "Это можете выбросить – плохо". Он был очень суров и, бывало, ругал меня последними словами. Я преклонялась перед ним, но продолжала делать, что мне хотелось.
Из воспоминаний Зоэ Ольденбург{18}
Я встретила ее впервые накануне войны. У нашей общей подруги. Чудесное видение.
Как сейчас, вижу ее, сидящую на кушетке, нога на ногу, высокую, худую, угловатую, в черной юбке и светлом свитере. Стройную, как свеча. Вижу ее продолговатое, меловой белизны лицо чуть-чуть монгольского типа. Ее короткие черные волосы и большой рот с ярко-красными губами – единственное цветное пятно.
Она что-то говорила грудным, хрипловатым, странно привлекательным голосом, побыла еще минут пять, потом ушла. Меня поразило то, что ее красота (а она была красива) не соответствовала никаким известным канонам красоты. И в ушах еще звучал ее странный голос. Кто это такая? Ида Карская, художница.
Ида Карская – Сергею Карскому
Дорой мой Сергушенька, где вы сейчас, мой родненький? У нас пока все спокойно, вчера перевезла вещи из Meudon'a и отвезла Джеки, оставила его у консьержки и дала ей 10 fr.
Сынишка наш очень притих. Каждый раз спрашивает, где папа? Папа à la guerre[198]
. Его поражает, он выбегает на балкон и кричит: papa, ку-ку! За мной следует повсюду и все боится сирены…Когда поезд ваш ушел, мне показалось, что почва из-под ног уходит. Mais je suis très brave[199]
.Сегодня ходила с Мишей на rue Cloître-de-Notre-Dame, там выдают маски детям с двух лет, но, оказывается, что только парижанам, а я – Montrouge.
Думаю пойти на Raspail в "Femmes Volontaires"[200]
и записаться в défense passive[201] в районе Maintenon или Chartres, но это я еще не окончательно решила.Из воспоминаний Мишеля Карского
После объявления войны мой отец был призван в армию, где служил в качестве санитара (он был слишком близорук для строевой службы).
В сентябре 1939 года, после мобилизации и отъезда мужчин, среди гражданского населения пронесся ветерок паники, стали распространяться слухи о бомбардировках, о возможном вторжении немцев… Один из друзей моих родителей, Сусланский, не призванный в армию, отец четырех детей, предложил нескольким друзьям, женам ушедших на фронт солдат, в том числе и моей матери, отвезти их подальше от фронта, в центр Франции. Мы – кроме нас, было еще три или четыре человека – отправились в путь на Ситроене. Во время одной из остановок наш водитель, вместо того, чтобы утолить жажду кофе, выпил пива. В результате неподалеку от Тура он задремал за рулем, и мы попали в аварию.
У матери была сломана нога, у меня – ключица, остальные пассажиры, кажется, серьезно не пострадали. Сидевший за рулем Сусланский тоже не получил видимых повреждений, но удар о руль был таким сильным, что это вызвало внутреннее кровоизлияние, которое через два или три дня привело к остановке сердца.
Анюта Жозеф – своему племяннику Сергею Карскому
Дорогой Сереженька!
Вчера вечером я тебе отправила открытку, в которой написала, что Ида с Мишенькой уехали первого вечером в направлении Bordeaux. Но я точно не знаю, в Bordeaux ли они уехали и вообще уехали ли уже. Дело в том, что Ида в 9 вечера упаковалась и сказала мне, что ждет к 10 или немного позже, чтобы за ней приехали или Котляр с женой или кто-то другой. Я с ней рассталась, и она обещала мне прислать pneumatique, если не уедет. Но сегодня прошел день, a pneumatique от нее я не получила, из чего заключаю, что она уехала.
Ида Карская – Сергею Карскому
Дорогой мой, золото мое, не волнуйтесь, когда получите письмо из Tour'a, теперь нужно ждать всяких неожиданностей.