Перехваченные письма. Роман-коллаж

Котенька, пишу это в сумерках. Когда ты их укладываешь, моих детишек, и крестишь, не забывай перекрестить и поцеловать и за маму. Я так огорчаюсь, что не простилась с ними и всегда их крещу в воздухе на ночь.

Среда

Как жарко. Болит голова. Температура – 38°. Передали записку, значит Николая сегодня уже не увижу. Как это тяжело. О, Господи, приведи нас домой.

Четверг утром

Кажется, начался август. Ночь ужасно тяжела. Головная боль. Вена на правом виске болит, натянутая, напряженная до боли. Прикладывала холодный стакан. Господи, представляет ли себе Николай, как мне бывает плохо здесь. Сегодня предстоит объяснение с докторшей. Стараюсь не волноваться хотя бы заранее, но сердце помимо моей воли колотится. В голове отдаленная боль. Давно не видела детей.

Вечером четверг

Голова болит. Сегодня два раза вставала, долго молясь. Господи, помоги, доведи. Как колотится сердце.

Дети мои очаровательные пришли сегодня. Господи, лежать бы уже дома и слышать их голоса в саду, в доме. Поймут ли только они, что даже говорить мне ужасно трудно и утомительно. Только бы поняли, о, Боже мой, умудри сердце этих детей.

Пятница вечером

Мне плохо. Если вначале была слабость, то теперь я определенно ввинчиваюсь в какую-то болезнь. Неизвестно что, может быть, снова воспаление, как зимой. Болит голова, озноб, повышенная температура. И глаза болят, читать невозможно.

Доеду ли домой, выкарабкаюсь ли из этой дыры? Надеяться, что отлежусь, не приходится. Чувствую себя с каждым днем все хуже. Бедная девочка рядом стонет во сне. Сегодня ей сделали второе пнемо, облегчения никакого. Вот живодерня… В воздухе гроза, задыхаюсь. Скорее бы как-нибудь добраться домой.

Воскресенье

Жарко, снова болит голова, сердце совсем ослабло. О Господи, как болит голова от всего.

Доберусь ли домой? Хватит ли сил выкарабкаться. Николай поможет ли мне – снова замкнулся как-то и всегда смотрит в сторону, как при посторонних, точно смотрит и не видит. О Господи, а мне так нужна его помощь, его ласка. Я надломлена, и на этот раз если не Кот меня вытащит, вряд ли я найду силы преодолеть эту смертельную слабость. Я так ужасно как-то устала в этом году, что-то во мне оборвалось, и я не в силах теперь сопротивляться болезни. Зимой, когда я была больна, было ужасно, было мучительно тяжело, но все время была упорная борьба. А теперь, может, и не так страшно, как зимой, но я не могу бороться. Теперь только милость Божья и помощь Кота может меня еще вытащить. А дети мои, поймут ли они когда, как я больна была, и простят ли, что я раздражалась и кричала на них. Если бы они могли знать, с каким трудом мне все давалось, как от усилий, от напряжения болело сердце и мучительно тотчас же отдавалось в голове.

Дети мои любимые, Кот мой дорогой, как еще много во мне любви и как совсем нет сил.

Воскресенье, вечер

Мой Котенька, знает ли он, как много я тут о нем думаю, прямо как ребенок беспомощный я к нему взываю, зову, ищу.

Кот мой любимый, без тебя я теперь ничего не могу, даже от Бетиного грубого тона классной надзирательницы я не в состоянии сама защититься. О, Господи, до чего я теперь уязвима, обнажена. Раньше я так быстро становилась на дыбы и внутренне закрывалась, и все обучала Бориса в свое время, как надо стараться не замечать. А теперь, со времени Poitiers, обостренное ощущение Бориса рядом, и тут, в La Rochelle, в эту ужасную среду, когда так мучительно разрывалась грудь от расширенного сердца, вдруг ясный голос Бориса: "Дусенька, сейчас конец, моя Дусенька". Боже мой, и сразу успокоение, легкость. А теперь будто вся чувствительность и обнаженность Бориса во мне, и я не могу уже совсем защищаться. И только молитва, молитва. Господи, спаси, выведи, помоги Николаю меня вытащить.

Молятся ли теперь дети по вечерам? Как в Poitiers Степан молился вместе со мной и как трогательно любил повторять за мной Отче наш, интересуясь, когда дойдет до хлеба.

Понедельник утром

По-видимому, вчера Николай, с легкой руки Гингера, пытался освободиться от меня ("il faut avoir du courage[236]", – говорю я себе), свалив ответственность за всю мою болезнь на меня же. Оказывается, надо принимать жизнь très a la légère[237]. От стыда промолчала, но, кажется, заплакала. Господи, можно ли так исказить Образ Твой?

Как ужасна будет судьба детей, когда я умру. Я могу умолять сколько угодно: "Котенька, не забудь". И он даже "не даст себе труда" услышать. Как просила я его отправить детей домой и выписать к ним мать. И что же, он неизвестно зачем выписал сюда Бетю, и дети все еще (две недели) толкутся в этом ужасном доме, среди этих ужасных людей. И конечно, он себя сразу успокоил, что все не так ужасно. И все будут делать все по-своему, и он никогда их по-настоящему не защитит, только бы не спорить.

Днем