Перехваченные письма. Роман-коллаж

До Дины, я знаю, мне очень далеко, а Бетя – единственная, и она же и Дина, то есть в ней Николай находит Дину, ее он любит. Его любя, хочу вместе с ним любить и хранить Бетю и память Дины. Я его хочу, да хочу, но не хочу его забирать у Бети, хочу поддержать это пламя к Бете.

Дина права, нет, я не люблю его так, как люблю детей, их я хочу, хочу навсегда, мне кажется, я никогда с ними не расстанусь. А к Николаю не такое у меня чувство. Я хочу ему давать, но хочу брать у него, а где расчет, там нет любви, и потому я с такой твердостью уверена, что всегда смогу уйти от Николая. У Бети и Дины, наверно, этого расчета не было.

Уверена ли я в возвращении Бети? Да! Только мысль о ней меня толкает всецело к Николаю. Если бы Бети не было, если б узнала Николая свободного, наверно старалась бы уйти от него и ушла бы, как и думала это сделать, если б он своих детей отдал и остался бы на время свободным.

Правдива ли я? Вот как это пишу. Теперь десять часов вечера, я, закрывая глаза, вижу его суровое лицо, его любимую голову, смотрю на него, близкого мне и далекого, далекого… Потому что чувствую его далеким, потому и не смогу уйти от него, да, потому что с ним сплавиться, как оне, я не смогу и потому-то не люблю его, его не так любят.

Я хотела бы, давая ему и беря от него, ничем не изменить ни его теперешнюю жизнь, которая мне кажется идеальной, ни мою, не хочу отдать ему своей свободы, с таким трудом, болезнью и даже сумасшествием заработанной.

А Граевскому хотела ли отдать я эту свою свободу? Он обвинял меня в том, что я его не любила, в эгоизме. Но нет, он не был прав. Он был слепо легкомысленным и наивным, к тому же я не была уверена в его любви, он не мог любить во мне идеал свой. Он был и остался далек. Только любя идеал в том или другом человеке, действительно любят этого человека…

А вчерашнее видение Николая с черными очками?

Борис Татищев – Дине Шрайбман

6 декабря 1942

Милая мама. Я очень тебя прошу, чтобы ты нам возвратила Бетю. Надеюсь, что Бети хорошо и она не очень грустит по нас. Передай Бети, что мы не в Villemoisson, а у нас дома. Мы смотрели с Тятенькой как жывут в Villemoisson. Маня нашла нам одну старуху, которую зовут madame Durassier. Целую тебя. Борис.

Симон Монье – Сергею Карскому

10 декабря 1942

Ecole de Beauvallon Dieulefit (Drôme)

Дорогой Месье,

Сейчас мы уже полностью укомплектованы и никого не принимаем. Но в случае если обстоятельства сделают пребывание вашего сына с вами совершенно невозможным, вы можете привезти его к нам, даже не предупреждая об этом заранее. Мы возьмем на себя полную ответственность за него, и я буду заботиться о нем, как о собственном ребенке. Мои родители живут сейчас с нами, оба здоровы. Моя сестра Женевьев с мужем в Париже, а Антуанет уже три месяца в Северной Африке с труппой парижских жонглеров. От нее нет никаких известий.

Симон Монье

P. S. Я забыла сказать о наших условиях: сейчас мы берем 1500 франков в месяц за занятия и пансион.

Макс Экман – Иде Карской

10 декабря 1942 Среда, 3 часа ночи.

Милые друзья, мы сейчас уходим гулять в горы… Нужно поторопиться прогуляться хорошо. Погоды благоприятные, скоро будет снег падать. Надеемся скоро в радости увидеться вместе. Будьте счастливы.

Ваши друзья

Жорж Гингер – Сергею Карскому

14 декабря 1942

Очень вам благодарен за новости, которые вы мне сообщили, и за советы, которые принял к сведению. Надеюсь, что получили последнюю посылку, я выслал ее 3 дня назад. Очень мне теперь тоскливо: безделье, безденежье, а главное, все так затягивается, конца не видно, а петля все сжимается, становится все труднее и труднее жить.

Немножко рисую портретики, карандашом, бесплатно. Очень хотел бы вас повидать, но не могу передвигаться.

Что если бы вы попытались переместиться в более спокойные места? На левом берегу Роны, поближе к нам, есть места, где неплохо живется в какой-нибудь деревушке… Впрочем, даю эти советы avec réserve[251] – теперь никто не знает, где лучше и что лучше.

Дневник Марии Граевской

Из записей декабря 1942

Вчера я опять была на гробу Дины, с ней говорила. Долго она мне не отвечала, но перед самым уходом сказала, что не нужно столько борьбы, что у нас ничего не изменится, если мы отдадимся друг другу, и что не надо это откладывать и страдать.