Перехваченные письма. Роман-коллаж

Последний раз наедине я видела Бориса Поплавского в первых числах декабря 1934 года, когда я отвозила багаж на вокзал. На этот раз он был сдержан, а я плакала в такси. Он сказал: "Когда Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум", – иначе говоря, что я не должна была уезжать. И, вероятно, он был прав. Он тешил себя мечтами, что я приеду через год, и "тогда мы решим, где жить", я тоже в это верила. Он допускал и мысль, что сам приедет и будет работать "ретушером". В другие моменты, отговаривая меня, предсказывал с удивительной точностью мою судьбу.

Александр Солженицын. «Невидимки»

Странные у нее были сочетания: самых путаных представлений о мировых событиях – и неколебимого отвращения к нашему режиму; крайней женской беспорядочности, нелогичности в речи, в поступках – и вдруг стальной прямоты и верности, когда касалось главного Дела, четкого соображения, безошибочно дерзких решений (это я потом, с годами все больше рассматривал).

Наталья Соженицына – Степану Татищеву

21 мая 1979

Принимаюсь сейчас за свои неоплатные долги, и вы – первый, кому пишу. Простите Бога ради за немыслимо долгое молчание, переписка моя в безнадежном состоянии, но все же "дальним" кой-как отвечала, а близким, на чью необиду можно рассчитывать, – не писала почти год. Год у нас был страшный. Прошлой осенью мы внезапно остались без всяких помощников, и на меня навалилась неподъемная гора работы, общественных обязанностей, дома, детей и всего, что составляет нашу жизнь. Мы с мамой дошли до полусмерти буквально. Нас все ругает Наталия Ивановна, что мы не имеем права так себя загонять…

Так или иначе, но все усилия привели к победе – теперь Алик у нас, шлет вам сердечный привет. Он быстро приходит в норму, ест уже совсем нормально, спит еще со сбоями, мало выходит на воздух, предпочитает крышу над головой (камерная привычка), страстно ждет семью, контакт с которой затруднен, но все же удается говорить по телефону (уже три разговора было, завтра четвертый). Мы уже чистим-готовим для них жилье, а мальчики наши приводят в порядок свои книжки-игрушки, чтобы разделить их с Саней и Алешей. Пытаемся вытащить их приемного сына Сережу, которого упекли в армию и который формально ими не усыновлен, так что будет трудно.

Что будет дальше – трудно сейчас сказать, но общая ситуация в Москве, хотя и мрачная, дает основания верить, что Фонд не сокрушат, будет работать дальше, с не меньшим объемом трат и не меньшим охватом семей. И нужно продолжать выступать, чтоб не забывали обо всем Архипелаге, который живет и пожирает, как раньше, – не так много людей, но с большей жестокостью.

Даже не загадываю, когда смогу поехать в Европу. Н. И. писала, что подает снова заявление на поездку к сестре, но что на Колпачном "нет анкет".

Наталья Столярова – Степану Татищеву

Из писем лета и осени 1979 года

У меня есть кое-какие основания думать, что моя поездка состоится, но я суеверна: никому не говорите об этом. Если найдете время, сообщите как можно скорее дату вашего возвращения в Париж. С трудом могу вообразить себе радость быть у вас и у Анн, невелика беда, что столица далеко… Только никому ни слова.

Большое спасибо за обещанный приют. Я думаю, что в этом смысле речь идет только о сентябре (второй половине), когда у Иды[316] будет жить ее сын. Прошу вас позвонить Иде и объяснить ей положение вещей. Скажите, что она не должна по телефону упоминать ваше имя (упоминавшееся в предыдущих разговорах) или говорить о том, что я поселюсь у нее не сразу.

Получила письма Ольги, датированные апрелем. Но ведь с апреля было много волнений, пока я их дождалась. А я вас так расхваливала, рассказывая им о вас, что такая задержка казалась немыслимой… Не думайте, что вы когда-нибудь избавитесь от моих шпилек.

Я понимаю, что пронеся некоторое время знамя лен[инизма], Вы перешли к другой крайности, но мне кажется, что Вы немного несправедливы к другим. Не все столь бесстрашны, как вы, мсье Д'Артаньян! Так что будьте более снисходительным и терпимым.

Slovom est о tchom potrepatsa! Софи (отныне)[317].

* * *

Я уезжаю 22 сентября ежедневным поездом, и попрошу девушку сообщить вам телеграммой день моего прибытия – напр.: «Позвоните моей маме в воскресенье или понедельник».

Посылаю список, который я не могу везти в чемодане.

* * *

Cher ami[318], несколько слов из Женевы, чтобы вы не забыли совсем о моем существовании.

Что касается Sylviane, то дело не в полотенцах, меня беспокоит сама Sylviane. Я позвонила ей, и голос ее был странный. Я знаю, вы все объясняете (любую женскую хандру) тем, что у девушки нет мужа, и страдаете (от избытка христианства, а, по-моему, от татарского атавизма), что не можете сразу жениться на всех одиноких девушках. Но я боюсь, что хуже. Словом, если захочется, позвоните ей и поговорите с ней мило (но не давая обещания жениться на ней).