Перехваченные письма. Роман-коллаж

Мужик упорно подводил меня к тому, что встретиться со Степаном необходимо, что надо узнать, чем он занимается, какие у него связи в Москве, собирается ли он еще приехать. Просил он узнать еще и о других людях, действительно из числа моих знакомых, которые работали некоторое время в Союзе.

Марина почему-то дала мне перед отъездом только телефон Бориса. Я позвонила ему, он пригласил меня к себе, я ему обо всем рассказала и уже у него получила телефон Степана. С ужасом (меня предупреждали, что в Париже меня повсюду будут окружать агенты французских секретных служб) я созвонилась с ним, и мы договорились встретиться в кафе у Porte de S^t Cloud. Красивый, элегантный Степан был великолепен. Мы заказали кофе и проговорили часа полтора. Степан расспрашивал о семье – о Марине, Наташе, Сене, родителях, о моей жизни. И конечно я ему сказала, что меня просили непременно с ним встретиться.

Он, разумеется, не слишком распространялся о своих делах, но все же сказал, что пытается помогать советским диссидентам. Деталей я не помню. Я чувствовала себя неспокойно, была уверена, что мужчина за соседним столиком, не спускавший с нас глаз, агент КГБ (или французских спецслужб) и мечтала, чтобы встреча поскорее закончилась…

Наталья Солженицына – Степану Татищеву

Вермонт, 9 июня 1977

Дорогой Степан! Вы явно родились в сорочке! Поздравляю, радуюсь и жутко завидую. Всем приветы от нас самые сердечные. Наша главная трудность сейчас – передача денег зэкам в Москве. До осени передавать и не нужно, запас большой, но – осенью? Доставка в Москву, кажется, будет гладкой и дальше. Но там с арестом Алика и (главное!) с отъездом Нины – разладилось. Для писем она оставила не очень удачных Кузьмича и Прохора, а для денег – никого, ни с кем не успела поговорить. Сейчас все упирается в Арину, она должна ответить, подсказать – к кому можно приносить? Связь с ней катастрофически плоха. От нас к ней – хоть редко, да надежно, а от нее к нам – беда! Если вам удастся как-то прояснить дело – было бы замечательно. О деньгах пишу вам, потому что это нас больше всего волнует – люди должны есть хоть что-то – но не прошу что-то налаживать, потому что все упирается в "тот" конец.

Ну, душу вылила, а облегчения нет. Уж очень все сгущается.

С другом нашим вы скоро увидитесь, она – живой кусок всего, что нам так дорого, и нам было с ней хорошо. У нас и радость, и грусть – общая, об одном и том же.

Ситуация так хужеет, что нам кажется, нельзя ей возвращаться. (Новая манера – лишать московской прописки без всякого суда!)

А. И. работает сказочно, и он в "отличной форме" – расскажите это в Москве, где Рой утверждает, что он в депрессии и не может писать.

Степан Татищев – Анн Татищевой

Москва, пятница, 24 июня 1977

Мои "поклонники" постоянно следуют за мной по пятам. Неприятно то, что я не могу ни с кем видеться, если не удается уйти от "поклонников", что непросто, так как их очень много.

Сегодня утром ездил на машине на дипломатический пляж, все время в сопровождении автомобиля с двумя типами. На пляже мне удалось припарковаться в месте, которое не просматривается, и сбегать к Шу-Шу передать несколько банок растворимого кофе и пр. Если так будет продолжаться, я чувствую, что вернусь до 14 июля.

Мы с Эльфридой хотели съездить в Вологду, Ферапонтов и Кириллов. Мне не только отказали в разрешении, но до сих пор не вернули паспорт, так что я здесь разъезжаю без документов!

Короче, как ты видишь, все теперь не так, как прежде.

Aussi je suis tendu – comme tu peux t'en douter. Mais j'espère que tout ira bien[315].

Наталья Солженицына – Анн Татищевой

Вермонт, 1 июля 1977

Дорогая Анна, что слышно о Степане? Сильно ли ему портят свидание с Москвой? Очень надеемся, что он сможет увидеть всех, кого ему увидеть хочется, и побывать всюду, куда тянет.

Накануне отъезда Степан написал мне письмецо, где спрашивал, кому нужно передать лекарство, в последний момент врученное ему Никитой, и просил, чтоб я сообщила это вам.

Посылаю еще два маленьких письмеца. Если можете, перешлите их тоже Степану, а он передаст (может быть и не сам). Если же это невозможно, то пошлите их тому человеку, кому всегда.

Дорогая Анна, пользуюсь редким случаем прямой переписки с вами, чтоб сказать вам, как много значит для нас ваша семья. Вы дарите нам то, без чего совсем не смогли бы здесь жить, – воздух. Я уж не говорю о прямом милосердии по отношению к тем несчастным там, кому идет помощь, но и мы здесь – как рыбы на песке, нам и душно, и холодно, и ваша со Степаном самоотверженность и смелость приносят нам тепло и свет.

Статья в журнале Express {26}