Перехватчики

Разговор этот, по правде сказать, не способствовал хорошему настроению. Стало как-то не по себе. «Нам доверили такую чудесную технику, — думал я. — А кто-то из нас не оправдывает доверия. Человек, воспользовавшийся спиртом, подорвал боеготовность самолета в сложных метеорологических условиях».

— А где Мокрушин? — спросил я у Лермана.

— Ушел на стоянку. Подождите его.

Я подошел к механикам, которые возились у шасси: заменяли тормозные колодки и камеры у колес, набивали масленки на стойках шасси. Здесь же крутился начальник ТЭЧ. Капитана Осипова ничем нельзя было отличить от других. Только, может, комбинезон его стирался чаще и оттого казался светлее. На голову была напялена, солдатская пилотка, захватанная сверху.

— Страшно неудобно в фуражке, — сказал он мне, словно извиняясь за что-то, и кивнул на работавших по соседству представителей с завода-поставщика. — Вот такую нам надо форму для работы. (На представителях были темно-синие береты.)

Дежурный объявил перерыв. Осипов надел висевшую на гвоздике фуражку и сразу стал казаться старше лет на десять. Рябоватое обветренное лицо его, с красными прожилками на широких скулах приняло озабоченное выражение:

— А ну-ка, ребята, в курилку! Кому был сигнал? — сказал он копошившимся у наших ног специалистам.

Все эти люди в синих комбинезонах, собравшиеся в курилке, меньше всего напоминали воинов. Ну рабочие с завода — и все тут. А музыка, вылетавшая из установленного на столбе репродуктора, почему-то усиливала такое впечатление. Я сказал об этом Осипову.

— Оно, по существу, так и есть, — ответил он, закуривая. — Там, где общий труд, когда работаешь лоб в лоб и без конца стукаешься спинами, невозможно всегда соблюдать субординацию. А еще было бы лучше, если в ТЭЧ работали гражданские, как, скажем, на военных заводах. Между прочим, там музыку крутят вовсю. Как говорится, «нам песня строить и жить помогает…» Сюда нужны гражданские люди.

Я удивленно посмотрел на него.

— Сейчас поясню. — Он окликнул идущего по аэродрому Мокрушина. Техник повернул к нам и прибавил шагу, смешно выбрасывая вперед длинные ноги в тяжелых яловых сапогах. На его тонком узком лице блуждала улыбка.

— Все в порядке, — облегченно выпалил он, глядя на Лермана, и протянул мне руку. — Оказывается, мой Жариков слил спирт и закрыл в инструментальный ящик на стоянке. Боялся, что у вас он сможет «испариться».

У меня отлегло от сердца.

— А может, он соврал? — спросил Лерман. Мне показалось, Лерман даже жалел, что все так обернулось и никого не нужно брать на поруки. Ведь сейчас всюду брали на поруки. Он хотел, чтобы и в полку так было.

— За ним не водилось такого, — покачал головой Мокрушин.

— А за нами водилось? Ну пусть придет в ТЭЧ, ребята возьмут его в работу.

Осипов повернулся ко мне:

— Так вот я и говорю, если бы в ТЭЧ работали гражданские, их не нужно было бы посылать в наряд и тем самым сознательно прерывать регламентные работы. Из-за тех, кто в наряде, мы вынуждены частенько работать от восьми до восьми. Сколько это будет по Малинину и Буренину?

После перерыва работы на разобранных самолетах возобновились. Мокрушин тоже нашел себе дело. Многие стенды в ТЭЧ были сделаны по его проектам, и теперь он на собственном приспособлении занялся проверкой рабочих форсунок на герметичность и распыл.

Время от времени он брал ту или иную технологическую карту с перечнем регламентных работ и смотрел, правильно ли они выполняются другими службами.

Потом он попросил меня помочь ему проверить работу автомата питания противоперегрузочного костюма.

Мы провозились часа три. Мокрушин недовольно качал головой:

— А ведь можно бы эту работу сократить до одной минуты. Нужен только чувствительный динамометр и манометр. И весило бы новое приспособление не сорок килограммов, а каких-нибудь пятьсот граммов.

— За чем же дело, Мокрушин?

— За начальством, которое время от времени приезжает к нам из дивизии.

— Разве оно будет против?

Мокрушин усмехнулся и подвел меня к стенду для проверки агрегатов воздушной и гидравлической систем.

По габаритам стенд напоминал комбайн. Его части были надраены до блеска. Пользоваться им было, вероятно, очень трудно. Я сказал об этом Мокрушину.

— Угадали. А приходится, хотя техники давно сделали свой — и меньше в пять раз, и удобнее.

— Но почему же?

Мокрушин пожал плечами:

— По той же самой причине.

Чувствовалось, он был в ТЭЧ своим человеком. К нему обращались с почтением. А я, глядя на искусную работу Мокрушина, думал о том, как мало я еще знаю своего техника. Как вырос он за последнее время! Но в этом уже не было моей заслуги.

Летчики называют себя вечными студентами. Мы все время учились, переучивались, и я знал: так будет продолжаться без конца, потому что без конца меняется техника. А каждый новый самолет требовал большого напряжения физических и духовных сил.

Мокрушин словно прочитал мои мысли:

— Я слышал, летчиков хотят отделить от техсостава?