Перекресток Теней (СИ)

Венсан де Брие снова сел на табурет и обхватил голову руками. Тяжелые мысли роились теперь в ней. Как никогда раньше, он стоял перед выбором, и его изворотливый и быстрый ум впервые не находил правильного решения. От этого рыцарю было нестерпимо тяжело на душе. Он почувствовал, что в эти минуты теряет так четко обозначенный раньше смысл жизни. Теряет и не может этому противостоять…

Спокойное величие уверенного во всем человека соседствовало в нем теперь с непреодолимой усталостью, накопившейся за долгие годы напряженной жизни. И эта усталость превалировала над всеми остальными чувствами, сковывая их надежно и нерушимо.

— Давайте будем спать, — чужим голосом вдруг сказал он. — Придет новый день, придет и развязка…

Ни слова не сказав, женщины бесшумно удалились. Братья остались одни. Северин ждал, пока Венсан уйдет, но тот все никак не двигался с места. Казалось, он уснул в своей каменной позе.

Получить рану от руки врага на поле боя и при этом остаться в строю — великая и почетная миссия каждого воина. Получить рану от близкого человека, которому доверял, как самому себе, которого любил до самозабвения — великая трагедия, которой порой нет объяснения и которую не всякий способен перенести достойно.

Северин, как никто другой, понимал брата и смотрел на него с состраданием.

— Скажи, брат, — спросил вдруг Венсан, — а он тяжелый?..

2

Ветер дул не спеша, размеренно, будто хотел остаться незамеченным. Вечерело. В тусклом небе осторожно появлялись первые звезды — робко, будто подглядывая из-за кулис. Инна сидела на «своей» скамье и наблюдала за ними. Как огоньки сигарет — звезды подрагивали, то становясь на мгновение ярче, то будто угасая.

Была пятница. С прошлого воскресенья ничего не происходило. Ночи, предваренные тревожными ожиданиями, проходили спокойно, без снов. Им дали паузу — ей и Андрею? Их встречу подслушали и теперь где-то решают, как с ними поступить? Затишье перед бурей? И четыре дня длилось молчание. Невыносимое. Несносное. Тягостное.

Они не писали письма — ждали. Уже не нужно было ничего говорить, уже они и так понимали друг друга — даже по молчанию…

И все же накануне она не выдержала.

«Писем нет… и, вероятно, не будет долго — я просто начинаю готовить себя к худшему варианту развития событий… что-то сломалось, нарушилось, перестало существовать… я не хочу сходить с ума… и, надеюсь, не сойду… а просто уйду к себе, лягу лицом к стене и буду рассматривать узоры на обоях… или закрою глаза и буду представлять марсианские долины из пересохшей и потрескавшейся красной глины, как там сухо… и морозно… и одиноко… и от этого холода и одиночества вдруг заболит где-то в том месте, откуда пробивают себе дорогу слёзы… и из-под закрытых век потекут горькие ручейки… их будет послушно впитывать подушка — знакомое дело… а я поплачу и усну… и что там мне приснится?… может, ты… какой? Нет, лучше ничего не представлять, ни о чём не писать, слиться в капельку ртути, чтобы никто не понял, что — внутри: живая вроде, и ладно…»

Не отправила — не решилась. Боялась спугнуть тот настрой, который, как мучительно долгая нота, всё еще звучал, сохранялся — в душе, в жизни, в виртуальном мире…

И правильно сделала, что не отправила! Умница! Потому что с четверга на пятницу…

— Здравствуй! Извини, я немного опоздал…

Андрей подсел рядом, одну руку пряча от взгляда Инны за спиной.

— Я не заметила, что ты опоздал, замечталась… Здравствуй. А что это с тобой? С рукой что?

— Это тебе… — сказал Андрей, жестом отвечая на вопрос.

— Ой, подснежники! Спасибо.

Инна поднесла маленький букетик к лицу, зарыла нос в белых колокольчиках.

— К сожалению, они не пахнут, — сказал он.

— Еще как пахнут! — возразила она. — Лесом, весной. И еще — нежностью…

— Моя жена говорит: жизнью…

— Она у тебя философ. Сегодня ты ей что-то наврал?

— Ее нет, в командировке. Точнее, на курсах. Она в здравотделе работает, и там какие-то курсы…

— А дочери?

— Дочери я никогда не вру. Сказал, что мне нужно, и всё.

— Извини, что я спрашиваю, вторгаюсь…

— Пустяки. Нам нужно решить главное.

— Да, ты прав, остальное — потом, — согласилась она и поежилась.

— Тебе холодно?

— Как-то зябко. Я, наверное, опрометчиво легко оделась.

— И поэтому нам сегодня не избежать кафе…

— Пожалуй.

…Они заняли столик в углу, самый скромный и отдаленный. В полумраке сидело несколько человек — парами и в одиночку. Тихая инструментальная музыка, располагающая к откровениям, лилась откуда-то сверху. Ненавязчиво. Даже как-то в тему. Наскоро изучили меню, винную карту.

— Что будешь?

— Не знаю, я не разбираюсь, — скромно ответила Инна. — Вот «Шардоне» — знакомое название… Только немного.

— Меньше пятидесяти граммов не наливают. Рекомендую сто.

— Значит, сто, — согласилась она.

Андрей сделал заказ, и вскоре перед ними уже стояли два бокала вина и на блюдце лежала плитка черного шоколада. Подставка с салфетками, стаканчик с зубочистками и пепельница появились еще раньше.

— Я поломаю на клеточки? — спросил он.