Перекресток трех дорог

– Был у меня виночерпий, Дунки, – наконец вздохнул Харад. – Может, помнишь его – вертлявый такой, щуплый, с красным лицом вечно ходил. Человек добрый, только выпить смерть как любил. Это-то его погубило – вторым месяцем лета помер. Проводили мы его по всем законам, простились, пировали как положено. Дурного о нём никто не вспомнит: хороший мужик был и жил в ладах с совестью. Вроде, тут бы и вся история, но луну спустя начались в моих погребах беды. Вино исчезает, пиво да мёд без разбору – прямо бочками. Стали вора искать – нет ни души. Стражники стояли – тишина, а утром опять пропажа. Огаф сам там просидел четыре ночи, никого не видел, а результат тот же. Только вот… Скажи ему, Огаф.

– В первую ночь почудилось мне, – произнёс советник встревоженно, – что слышу голос Дунки. Вроде как напевает чего-то. Думал, померещилось от усталости. А к третьей примелькалась мне его фигура в темноте. На краю глаза вертится, совсем как при жизни, – всё на месте ему не стоялось. Руками размахивает, а обернёшься – нет никого. И только песня его голосом, тихо-тихо, шёпотом. Он-то у нас один шепелявил больно, такое не перепутаешь.

Ферр глянул на Ульда. Колдун сидел спокойным: ни в глазах, ни на лице не угадывал жрец хоть одного чувства, лишь размеренное постукивание пальцев по столу выдавало глубокие раздумья. В молчании мерг провёл с минуту, а после решил:

– Знаешь, что… А пойдём-ка сейчас глянем на твои погреба, тан.

– Так днём там тишь да благодать, – с сомнением возразил Харад.

– Для вас – да. Мне же точно найдётся занятие.

Хозяин кивнул, поднялся и повёл гостей коридорами к своим запасам вина. По пути молчали, не желая отвлекать мерга от дела да мыслей о пропажах, лишь Огаф обронил, что после опасается нужды чинить ползамка и заново забивать провизией. Колдун глянул на него с мягкой ухмылкой:

– Ты уж определись, советник: или беда и помощь нужна, или пущай хоть всё утащат, лишь бы я заклятием полки не обвалил.

В просторном погребе Ульд просил спутников зайти ему за спину, в тень, а сам шагнул вперёд, начертил в воздухе неясные знаки, пошептал себе под нос да кликнул:

– Дунки! Гости к тебе, выходи!

Где-то в полутьме загремело, послышались шаркающие шаги. По длинному проходу плёлся мертвец. Серая кожа плотно обтягивала кости, ложились тёмные тени на резкую линию скул. Запавшие глаза горели белым, а ржавые с проседью волосы всклокочены, будто бедолагу разбудили среди ночи. Богатые погребальные одежды измялись, сбились на сторону, ворот рубахи оказался расстёгнут и уже лишился где-то одной пуговицы, зато обзавёлся крепко въевшейся в ткань россыпью багряных капель. Он брёл, вёл ладонью по бочкам с лаской, достойной любимой женщины, подволакивал ноги, тихонько напевал сам себе весёлую мелодию. Остановился перед мергом, прищурился, оглядел. Плотно сжал на миг синеватые губы с ясным отпечатком недавно испитого красного вина, причмокнул да заявил с упрямством скрипучим голосом:

– Помню тебя, даже рад видеть. Но догадываюшь, ш чем ко мне явилша. Никуда я отшуда не денушь, Йорги, что хошь твори, а наш не ражлучишь. Ижгонишь – вернушь вновь, штоит только тебе за порог выйти.

– Вот он, – твой воришка, Харад, – ухмыльнулся Ульд, указал с задором широким жестом на драугра. – Забирай.

Когда Дунки разглядел в тени своего бывшего господина, сразу посерьёзнел, ловко расправил ворот и костюм, приосанился, склонился в привычном поклоне и со всем почтением прогудел:

– Мой тан.

Харад с удивлением разглядывал бывшего слугу. Скрестил руки на груди, склонил голову вбок, вскинул густые брови.

– И чего мне с ним теперь делать? Сказал же – не уйдёт.

– А ты его на службу возьми, тан Харад, – весело посоветовал Ферр, уже раздумывая сочинить о такой дивной встрече песню, а то и не одну. – Питья гостям он разливать не сумеет, – ни к чему людей пугать. А здесь за порядком приглядит. Воров отгонит одним видом, проследит, чтобы в бочках ничего не скисло. Платить ему можно не монетой, а любовью всей его жизни. Слава-то о тебе какая пойдёт! Мёртвый слуга – и тот не покинул тана!

Харад рассмеялся и сказал:

– А что, дельная мысль. Сколько за работу возьмёшь, Дунки?

Мертвец подумал немного, пошаркал носком сапога по камням пола, затем потеребил костлявыми пальцами полы погребальной одежды и решил:

– Одна бочка в луну на выбор, мой тан.

– Дорого, – хмыкнул Харад, а после махнул рукой: – Но ведь не отдам – сам сопрёшь. По рукам, будет тебе бочка в луну, какая пожелается. Но чтоб тут всё под присмотром!

– Мышь не прошкочит! – Если бы драугр мог сиять от счастья, так Ферр теперь описал бы Дунки.

Огаф потёр ладонью лицо, скрывая разом и удивление, и улыбку, а после с добродушной насмешкой пожурил виночерпия за то, что прежде прятался от друзей да таскал припасы у своего тана. Дунки смутился, обещался впредь не бедокурить, а к зашедшим в погреба являться как положено и не морочить головы.

Обратной дорогой Ульд со смехом пояснил: