Перекрёсток миров (СИ)

  Гаят не понял меня, его взор замкнулся, а на переносице появилась упрямая складка, складка уверенности в своих взглядах и немой непоколебимости.

  Мы сидели и смотрели друг на друга, я не выдержал первый, и едва не расхохотался. Гаят прищурившись, посмотрел на меня.

  - Знаешь, я кое-что припас. Я берёг сей напиток для более лучшего случая, но... Он потянулся за своей сумкой, стараясь ненароком не разбудить Ани, и извлёк из её пыльных недр некую пузатую ёмкость. Заметив моё недоумение, он улыбнулся.

  - Наш друг научил меня некоторой предусмотрительности. Помнишь осиновую рощу?

  Не удержавшись, я тихонько рассмеялся.

  - Считай, учёную степень в науке премудрости, ты заработал, когда-нибудь, плавая в океане мироздания чистым разумом, ещё до того как наша микро вселенная, сольётся в единый разум, блуждающий в бесконечности, забавно будет порыться в амбарах твоей памяти.

  - Дурак.

  - И правда, совершенно с тобою согласен.

  - Иногда, это единственное средство способное прояснить усталый мозг.

  - Сей напиток усиливает скорбь.

  - Или удваивает радость. Попробуй.

  - Радоваться нечему, - я глотнул, и чуть не задохнулся.

  - Гнуснейший самогон.

  - Зато крепкий, и скоро поправит свёрнутые набекрень извилины.

  - Да ну тебя, ничего эта гадость кроме боли и нравственных страданий не принсит.

  - Кстати, к разговору, - его тон сделался серьёзным.

  - Я знаю, иногда ты считаешь меня грубым, деревенщиной, может так оно и есть, но я вот что скажу, не бывает преданности наполовину, и предательство всегда останется предательством, а кто прав кто виноват, судить не нашему испорченному завистью миру. Смерть не самое худшее, что выпадает на веку, иные и рады бы умереть, устав от негодяйской жизни и упрёков совести. Пей. Предоставь этой неусыпной даме вершить суд над сознанием, она знает лучше нас самих, что плохо, а что хорошо, мы же можем расслабиться.

  - Да, в нашем мире и низкий поступок может быть продиктован душевным благородством. Мир парадоксов и несуразностей.

  Задумавшись, я ещё отхлебнул из бутыли. Огненная жидкость обожгла горло и взорвалась в желудке, так что дыхание перехватило. Я уже и позабыл что это не мой тело, настолько реальными стали ощущения. Выплюнув гадость, я попытался увидеть золотую жилу, связывающую меня с моим настоящим телом, и поразился, едва разглядев тонкую полупрозрачную нить, убегавшую в даль. Гаят, не сводивший с меня глаз, понимающе кивнул.

  - Велес ошибся, дав тебе несколько дней жизни, ты протянул дольше, но что будет дальше, не знаю.

  - Моё настоящее тело умирает.

  - Да, но кто знает, умрёшь ли ты здесь.

  - Велес думает, что умру.

  - Он не пророк, кто знает, а так, сейчас трудно определить какой мир реальнее, да и нужно ли это. Твой мир не лучше моего, и даже, наоборот, здесь люди пытаются стать лучше, а в твоём просто хотят стать богаче.

  Гаят пожал плечами.

  - Так не лучше ли остаться здесь?

  - Если зло исчезнет, все миры очистятся от скверны.

  - Ты в этом уверен? Быть может некоторым нравиться всё как есть, ведь если зло исчезнет, они потеряют власть, власть во всех её проявлениях.

  - Тем скорее мы должны стереть зло из реальности.

  - Стереть зло проще, чем стереть грязь с души.

  - Гаят, я не хочу говорить об этом. В моём мире меня ждут мать, отец, мои родные, и я вернусь, что бы мне это не стоило. Гаят помоги мне, - тихо попросил я.

  Воин молча посмотрел на меня, и молча протянул руку.

  Мы ещё долго сидели и тихо разговаривали. Потом воин поднялся и пошёл к лошадям, я последовал его примеру, но Велес не встал. Мы не сразу это заметили. Старик тихо лежал, прислонившись к стволу вяза. На его морщинистом лице запечатлелись умиротворение и покой, вечный покой.

  Он умер, тихо отошёл во сне, найдя свою тихую пристань в быстром течении времени. Мы долго стояли, не в силах осознать случившееся. Велес, милый старик, один из первых, кто видел зарождение вселенной, - УМЕР.

  Этого не могло быть, ум отказывался воспринимать случившееся, и всё же это случилось. Сказать было нечего, не было таких слов, что могли бы выразить наши чувства, только слеза упала на землю, впитав в себя всю горечь потери.

  Мы молча вырыли яму в корнях этого самого вяза, и осторожно уложили в неё тело старика, оказавшееся неестественно лёгким. Горсти земли, шурша, упали на его впалую грудь, просыпались в многочисленные прорехи старой хламиды. Скоро маленький холм отмечал тихую могилу в Райском саду, и ветки вяза протягивались над ней, бросая тень на сырую землю.

  В изголовье могилы мы воткнули его старый посох, повидавший много на своём веку. Даже сейчас вспоминая, не могу забыть холодное прикосновение его пальцев, когда я брал его сумку, с хранящимися в ней камнями. Камни глухо перекатывались, и этот тоскливый звук, соответствовал нашему настроению, музыка Райского сада, заброшенного много веков назад.

  Помню неудержимый галоп лошадей. Их не приходилось подгонять, всё живое спешило умчаться из этого места, и время понеслось, отталкиваемое их копытами.