Ночь сменилась густым тёмным сумраком, синеющим с наступлением утра. Первый солнечный луч робко коснулся воды и рассыпался на тысячи золотых капель потревоженных рыб. Свет, просыпаясь, вдохнул прохладные струи ветра и заиграл в серебряный горн, звеня в тишине трелью лесной птицы или гудением проснувшегося шмеля. Занялось утро. Я вскочил на ноги и развёл руки. Это ощущение какой-то первобытной свободы, это, не знаю... Утопая ногами в жёлтом песке, я бросился к морю, и, поднимая тучи брызг, упал в его прохладные объятия, ласково принявшие моё тело. Здорово, правда? И долго я кувыркался и плескался, как в далёком детстве, разгоняя солидных крабов и тревожа розовых и зелёных медуз. Потом стоял на берегу, глядя на золотую дорожку, убегавшую по волнам за горизонт.
Отдохнув, я вернулся к кострищу. Гаят уже куда-то ушёл, девочка спала, укутанная его тёплым плащом. Карелл сидел, опустив голову до колен, и в каменной неподвижности его было что-то жуткое. Уткнув ноги почти в самый пепел, спал Велес. Его необыкновенно неприятный дребезжащий храп звенел в тишине. Я дотронулся до его руки, и потряс её. Всхрапнув, старик по-детски дёрнул ногой и перевернулся на другой бок, только он зря сделал это, его голая пятка упёрлась в самые угли, и это произвело на него необыкновенное действие. Вскочив, он заверещал во всю глотку, при этом разбрасывая во все стороны горячие искры. Карелл, разбуженный дикой какофонией, резко выпрямился, так что кости хрустнули в суставах, и стал озираться, обалдело хлопая ресницами. Переполох получился необычайный. Понемногу Велес успокоился и сел на своё полено, а вскоре вернулся Гаят с охапкой хвороста. Весело заплясали языки пламени и постепенно все успокоились.
За завтраком обсуждали, что делать дальше, и приняли предложение Карелла, за не имением лучшего. Велес, нехотя качая головой, согласился отвести нас к своей знакомой ведьме. Сразу после завтрака мы тронулись в дорогу. В зарослях камыша на нас вновь напали опостылевшие всем комары. Остервенело махая руками, Велес грозился сжечь весь этот притон крылатого гнуса под чистую, вместе с чёртовым племенем приставучих пиявок, и нам стоило больших трудов уговорить старика не делать этого.
Весь день мы терпели эти муки. Пробираясь по колено в вонючей жиже, терпя жалящие укусы, весь в порезах от острых граней листьев, в принципе я был с ним совершенно согласен, жаль, что огонь выдал бы нас с головой, благо, что зажигалка всегда под рукой. И почему нечисть любит селиться в таких местах? Впрочем, в той, оставшейся жизни, я видел много мерзости и в городах.
Уже вечерело, когда заросли камышей, наконец - то остались позади, и мы вышли на поросшую густой травой прогалину, за которой начинался лес. Пробираясь по грудь в высокой, терпко пахнущей траве и думая о ядовитых змеях, могущих водиться среди влажных зелёных стеблей и заросших мхом древних колод, мы прошли прогалину и углубились в дебри. Маленький Велес быстро ушёл вперёд, мы же, обламывая сухой бурелом, едва пробирались, мысленно сравнивая прелести москитного болота с лесом.
Влажные испарения поднимались из чащи, при полном безветрии. Пот струями стекал по грязному телу, вызывая нестерпимый зуд, особенно в местах укусов. Такое положение вещей начинало злить.
Высоко вверху, сквозь путаницу ветвей, светила луна и тени замерли, притаившись в грозном ожидании. Стало жутковато. Постепенно я отклонился в сторону, и, обламывая сушняк, внезапно выбрался на небольшую лесную поляну. Чуть в стороне, в тени, невесть как забравшихся сюда берёз, серебрилась, в свете полной луны, вода лесного озера, заросшего высокой осокой и рогозой. Я уже хотел позвать остальных, как крик замер у меня на губах. В изумлении я застыл на месте.
Передо мной хоровод стройных девушек плескался в прозрачной воде, играя и резвясь у пологого берега. Русалки, подумал я, пятясь. Звонко смеясь, плескали они друг на дружку водою, поднимая тучу серебряных брызг, дождём падавших на густые зелёные листья. Длинные волосы прикрывали стройные белые тела, полные дикой прелести. Вода струилась по их гладкой коже, завораживая взор.
Как на зло, сучок громко хрустнул под моей ногой. Они заметили постороннего и с лёгкими криками замерли на месте, только круги расходились по воде, опадая лёгкой волной на берег. Серебристый, прозрачный смех зазвенел в тишине. Медленно, одна за другой выходили они из воды. Я аж зажмурился. Сердце бухнуло где-то в груди, и, кажется, остановилось. Ослепительно белые капельки воды переливались, дрожа на упругой молодой коже, также дрожал и я. Такие совершенные, и честное слово, хвостов у них не было, я так обрадовался...
Не помня ничего кроме ласковых прикосновений, я двигался как во сне. Мягкими движениями, словно исполняя танец полной луны, кружились они вокруг. Всё было так прекрасно, и прекрасного было так много, что радость захлестнула мозг бурной волной. Очнулся я по пояс в воде и совершенно без одежды. Со стоном, полным безнадёжного сожаления, смотрел я как последняя девушка, посылая воздушный поцелуй, опускалась на дно.