Перелом

- О'кей, - обронил я. - Вроде бы все правильно. Поведешь скачку на Пулитцере именно так. А что ты думаешь о Бакреме? Тебе предстоит выступить с ним в заезде учеников в Ливерпуле на следующий день после Пулитцера. Еще ты можешь скакать на Ланкете в Тиссайде в следующую субботу.

- Я посмотрю их карточки и подумаю, - ответил он серьезно.

- Не придавай значения карточке Ланкета, - напомнил я. - Он не показал хороших результатов среди двухлеток. Работай, исходя из того, что понял во время пробного забега.

- Да, - ответил он, - я понимаю.

Возбуждение вернулось к нему с прежней силой, но более целенаправленное, подконтрольное. Я оправдывал в какой-то степени его нетерпение: он стремился к участию в скачках, как голодающий к хлебу, и ничто не могло остановить его. Более того, я обнаружил, что мне и не нужно останавливать его и что мое обещание помочь ему стать жокеем оказалось ближе к правде, чем я сам думал, когда составлял послание его отцу. В то время как Энсо и Алессандро были озабочены тем, чтобы насильно заставить меня дать младшему Ривере возможность выйти на скачки, я обнаружил, посме-ваясь над собой, что начинаю подыскивать ему такие возможности по собственному желанию.

В сражении менялись позиции. Я подумал об Энсо и как он печется о своем сыне… и понял наконец, как делать, чтобы он отказался от угроз. Но будущее, скорee всего, принесет больше опасности…

Глава 11

Каждый вечер в течение недели перед Линкольном я проводил не один час, отвечая на телефонные звонки. Владельцы звонили один за другим, и голоса всех без исключения звучали подавленно. После четвертого звонка стало ясно, что говорят они примерно одно и то же: «Нельзя ожидать многого, поскольку ваш отец прикован к постели». Я догадался, с чем это связано: по-видимому, предполагаемый инвалид был чрезвычайно занят восхвалением своих достоинств.

Он обзвонил их всех, принес им извинения за мое существование, сказал, что ничего хорошего их не ждет, и обещал, что все придет в норму, как только он приступит к работе. Он также сообщил совладельцу Пудинга, майору Барнетту, что, по его мнению, лошадь не подготовлена к скачкам. И мне потребовалось не менее получаса и вся моя наработанная годами убедительность, чтобы доказать майору простую вещь: поскольку отец не видел лошади последние шесть недель, он не имеет представления о ее действительной подготовке.

Присмотревшись к активности отца более внимательно, я открыл, что он также писал личные письма Этти, требуя от нее отчетов о тренировках, и приказал ей не говорить об этом мне. Я практически вырвал у нее это драгоценное признание в утро скачек на приз Линкольна, да и то только потому, что рассказал ей, как отец поднял панику среди владельцев утверждением, будто лошади не готовы к сезону. Виноватое выражение лица выдало Этти, но она оправдывалась тем, что ничего подобного в ее отчетах не было, просто мистер Гриффон таким образом их интерпретировал.

Я пошел в контору и спросил Маргарет, не требовал ли от нее мой отец частных отчетов. Может быть, он звонил или писал ей? Она смутилась и сказала, что писал.

Когда я обсуждал в пятницу тактику скачек с Томми Хойлейком, он сказал, чтобы я не волновался, потому что мой отец позвонил ему и дал указания.

- И какие же? - спросил я, боясь не сдержаться.

- Ну-у… просто скакать ровно, без резких бросков, чтобы не загнать лошадь, и постараться не прийти к финишу последним.

- Гм… А если бы он не позвонил тебе, как ты планировал вести скачку? - спросил я.

- Придерживал бы его в хорошем темпе все время. А то, когда он в порядке, то ему нравится заставлять других гнаться за ним. А на двух последних ферлонгах дал бы ему посыл, вышел бы вперед и только молился бы, чтобы он не сбавил темпа.

- Тогда так и веди скачку, - сказал я. - Я поставил на него сто фунтов, а я обычно не делаю ставок.

Томми от изумления открыл рот:

- Но ваш отец…

- Обещай, что будешь скакать так, чтобы победить, - сказал я шутливо, - или я посажу другого жокея.

Он оскорбился. Никто никогда не предлагал заменить Томми Хойлейка. Он неуверенно посмотрел на мое простодушное лицо и пришел к заключению, что я по своей неопытности сам не понимаю, какую громадную допустил ошибку.

Томми пожал плечами:

- Хорошо. Пусть летит, как вихрь. Хотя, что скажет ваш отец…

Мой отец, как выяснилось, говорил не умолкая, сделав не менее шести звонков прессе. Три газеты, вышедшие в утро Линкольна, цитировали его высказывание, что Пудинг не имеет шансов. «Он хочет, чтобы мне пришлось объясняться со стюардами Жокейского клуба, если лошадь пробежит хорошо», - мрачно подумал я.

За все время своей телефонной деятельности отец позвонил мне только раз. Хотя деспотической самоуверенности хозяина, отдающего распоряжения подчиненному, уже не слышалось в его тоне, но говорил он чопорно и недовольно, и я сообразил, что перемирие с распитием шампанского закончилось в тот момент, когда я закрыл за собой дверь его палаты.

Он позвонил в четверг вечером, когда я вернулся из Донкастера, и я рассказал ему, сколько полезных советов я получил от его знакомых.