Перелом

Напряжение немного спало, но я с легкой тревогой обнаружил, что по контрасту с отцом восхищаюсь Алессандро, у которого хватило мужества извиниться за свои ошибки. До того момента я считал, что нравственное мужество - категория, совершенно чуждая Алессандро.

Со времени моего последнего посещения отцовская палата приняла вид офиса. Положенный по больничному регламенту прикроватный столик был заменен большим столом на больших колесных роликах. На столе стоял телефон, по которому отец портил людям жизнь, лежала кипа календарей скачек, экземпляры «Спортивной жизни», формы заявок на скачки, книга «Лошади на тренировке», карточки на лошадей за три предыдущих года, а из-под них виднелись отчеты Этти, написанные знакомым школьным почерком.

- Что, нет машинистки? - спросил я легкомысленно, и он сказал упрямо, что договорился с местной девушкой: она будет приходить и печатать под его диктовку на следующей неделе.

- Прекрасно! - воскликнул я с воодушевлением, но он не принял моего дружественного тона.

Он усматривал в победе на приз Линкольна серьезную угрозу своему авторитету, и его манеры ясно говорили, что он не допустит, чтобы этот авторитет перешел ко мне или хотя бы к Этти, и примет все меры против этого.

Он поставил себя в очень сомнительное, двойственное положение. Каждая победа была бы мучением лично для него, однако в то же время он отчаянно нуждался в этих победах с финансовой точки зрения. Слишком большая часть его состояния была вложена в половинные доли; и если все лошади покажут себя так плохо, как ему, по-видимому, хотелось бы, их ценность съежится, как лилии на морозе.

Одно дело понять его, и совсем другое - убедить в чем-то.

- Не могу дождаться твоего возвращения, - сказал я, но и это не сработало. Похоже, кости срастались не так быстро, как он надеялся, и напоминание об отсрочке просто переключило его раздражение на другую область.

- Несут всякую чушь, будто кости у стариков срастаются дольше, - сердито сказал он. - Сколько времени прошло… и они все не знают, когда я смогу выбраться из этих проклятых блоков. Я говорил, пусть наложат гипс, чтобы я мог ходить… черт возьми, сколько людей ходят в гипсе… но мне твердят, что во многих случаях это невозможно и что я в их числе.

- Тебе повезло, что вообще сохранили ногу, - напомнил я. - Вначале врачи думали, что придется ее ампутировать.

- Лучше бы так и сделали, - проворчал он. - Тогда я уж вернулся бы в Роули-Лодж.

Я привез еще шампанского, но он отказался выпить. Побоялся, наверное, что это будет слишком похоже на празднование.

Джилли просто крепко обняла меня:

- А что я говорила!

- Да, ты так и говорила, - признал я, бесконечно довольный. - И поскольку на твоей уверенности я выиграл две тысячи фунтов, веду тебя в «Императрицу».

Черная тряпица, однако, оказалась узкой.

- Только посмотри, - заныла Джилли, пытаясь втянуть живот, - я надевала это платье всего десять дней назад, и оно было в самый раз. А сейчас… это невозможно.

- Я не поклонник плоскогрудых дам с бедренными костями, выпирающими, как Монблан, - сказал я, чтобы успокоить ее.

- Нет… но пышные формы имеют тенденцию увеличиваться

- Тогда грейпфрут?

Она вздохнула, подумала, вышла из комнаты и вернулась в кремовой накидке, которая прикрывала все выпуклости.

- Разве можно отмечать победу Пудинга грейпфрутом? - засмеялась она.

Мы выпили за победу «Шато Фижак» шестьдесят четвертого года, а из уважения к швам черной тряпицы ели дыню и мясо, строго приказав себе не смотреть на пудинги.

За кофе Джилли сообщила, что, поскольку число сирот продолжает сокращаться, она более или менее предоставлена сама себе, и не мог бы я подумать еще раз и позволить ей приехать в Ньюмаркет.

- Нет, - ответил я резче, чем хотел.

Она выглядела немного обиженной, это было совсем не похоже на нее, и я забеспокоился.

- Ты помнишь те ссадины, что были на мне больше месяца назад? - спросил я.

- Да, помню.

- Так вот… это было началом довольно неприятной дискуссии с человеком, неукоснительно выполняющим свои угрозы. До сих пор я противостоял ему кое в чем, и в настоящий момент сложилась своего рода патовая ситуация. - Я помолчал. - Я не хочу нарушать этот баланс. Не хочу давать ему никаких рычагов воздействия. У меня нет жены, нет детей и близких родственников, за исключением отца, но он под надежной охраной в больнице. Нет никого, кому может угрожать враг… ни одного человека, ради спасения которого я сделаю все, что он скажет. Но ты понимаешь… если ты приедешь в Ньюмаркет, такой человек появится.

Джилли долго смотрела на меня, переваривая полученную информацию, но обиду прогнала сразу. И наконец изрекла:

- Архимед говорил, что если бы нашел точку опоры, то перевернул бы весь мир.

- Ну и что?

- Это он о рычаге, - сказала она улыбаясь. - Ты необразованный гусак.

- Не будем давать Архимеду точку опоры.

- Не будем. - Она вздохнула. - Не бери в головенку еще и это. Я не стану наносить тебе визитов, пока сам не пригласишь.

Дома, лежа рядом в постели, мы в дружеском согласии просматривали воскресные газеты. Она нарушила молчание, спросив: