Переломленная судьба

— Если ты оставишь ребенка, то через два месяца клиенты станут замечать твой живот. Другими словами, на заработки у тебя осталось лишь два месяца. Я объясню, что это значит. Этих денег тебе самое большее хватит на осмотр и анализы. Но как ты ляжешь в роддом и что будешь делать, когда ребенок уже родится?

— Чанчи тоже получает зарплату.

— Зарплату, которой хватает только на аренду квартиры и еду?

— На худой конец, не поеду в роддом, а рожу, как это делают в деревне, прямо дома.

— И ты можешь дать гарантию, что с тобой и ребенком все будет в порядке? Что ты не подхватишь никакой инфекции? Ведь разве не за тем ты приехала в город, чтобы твой ребенок получил городские привилегии?

— Что же мне тогда делать?

— Подумай сама.

Сяовэнь, не проронив ни звука, покинула кабинет. Она спустилась на лифте на первый этаж, вышла из отеля и только тогда вспомнила, что в коридоре на третьем этаже ее ждет Ван Чанчи. Тогда она вернулась, снова поднялась на лифте на третий этаж и позвала Ван Чанчи домой.

— Мы ведь только пришли, — удивился Ван Чанчи. — Ты сегодня не будешь работать?

Тут Сяовэнь наконец-то пришла в себя:

— Мне показалось, что у меня закончилась смена.

Ван Чанчи пощупал ее лоб и обеспокоенно спросил:

— С тобой все в порядке?

— Все в порядке, только на душе как-то муторно.

— Если так, то бросай уже это дело.

— Бросай, а как растить ребенка? — Сяовэнь вдруг перешла на повышенный тон. — Зачем он нам вообще, если ты не представляешь, как его растить? Если ты прекрасно знал, что мы поедем в город, к чему была эта спешка с ребенком? Что же ты, не знал, что нужно предохраняться?

— Да, я виноват, недооценил все трудности.

— Понимаешь ты все прекрасно, но ничего не предпринимаешь.

— Я постоянно думаю над этим.

— И что же ты придумал?

— Много чего. Можно продать почку, кого-нибудь ограбить, обокрасть или обмануть. Но реально можно сделать лишь одно.

— Что же?

— Продать почку.

— Да кто позарится на твою почку?

— У меня возрастные преимущества.

— Вообще-то прокаженных обходят стороной, больной испугается, что с твоей почкой превратится в бедняка. Ты не задумывался, можно ли в машину поставить запчасти от какой-нибудь телеги?

Ван Чанчи оторопел, он не ожидал от Сяовэнь такой жестокости. С тех пор как он научился понимать человеческую речь, это были самые жестокие слова. Ему не терпелось отвесить ей пощечину, но, подумав о ребенке, он только крепко стиснул зубы. Сяовэнь ударила себя по губам и сказала:

— Прости, раньше я такой не была, мой характер становится все ужаснее.

— Это все из-за бедности.

Опустив голову, Сяовэнь какое-то время кусала себе губы, после чего сказала:

— Чанчи… Раз уж мы оказались не готовы, зачем нам рожать этого ребенка?

— Даже не думай об этом, я его уже полюбил, даже имя ему придумал.

— Какое?

— Дачжи[15].

— А может, мы оставим это имя для следующего?

— Нет. Чем раньше у нас появится малыш, тем быстрее мы обретем счастье.

— Твой отец, воспитывая тебя, обрел счастье?

— По крайней мере, я подарил ему мечты.

— А я вот абсолютно ни о чем не мечтаю.

— Доверься мне, доверься ребенку.

— А на каком основании я должна тебе довериться?

— Я дам клятву.

— Что еще за клятву?

— Что наш ребенок будет сыт и одет, получит хорошее образование, поступит в университет, у него появится работа и статус. Он будет в корне отличаться от своего отца.

— И как ты все это обеспечишь?

— Деньгами.

— Где ты их возьмешь?

— Заработаю.

Сяовэнь поняла, что это очередной треп Ван Чанчи, во всяком случае, он говорил так уже не раз. Он мог трепаться сколько угодно, Сяовэнь от этого легче не становилось. По правде говоря, она день-деньской проводила в расчетах, занимаясь этим чуть ли не каждые полчаса. Она подсчитывала расходы на питание малыша, на его одежду, учебу, медицину… И чем больше она считала, тем меньше становилась ее уверенность. В итоге как-то утром она решила, что одна сходит в больницу и сделает аборт.

Ван Чанчи в тот день, едва придя на стройплощадку, ощутил беспокойство. У него словно было предчувствие, что должно случиться что-то плохое, все вокруг выглядело не таким, даже воздух казался каким-то противным. В момент, когда Сяовэнь приступила к завтраку, у него вдруг обмякли ноги, так что он с трудом забрался на строительные леса. В момент, когда Сяовэнь стала мыть посуду, он вдруг вспылил и наорал на своего напарника за то, что тот криво выложил стену, и в результате между ними началась перепалка. В момент, когда Сяовэнь взяла с собой деньги, у Ван Чанчи что-то кольнуло в груди, это было похоже на удар электрическим током. Когда Сяовэнь, повесив сумку через плечо, вышла из квартиры, у Ван Чанчи пересохло во рту: его язык словно положили в раскаленную печь, и он вот-вот был готов зашипеть, исходя паром. Ван Чанчи очень хотелось пить, но было лень спускаться вниз. В момент, когда Сяовэнь добралась до Первой больницы, у Ван Чанчи вдруг закружилась голова, потемнело в глазах и он полетел с лесов вниз, а сверху его засыпало кирпичами.