Переломленная судьба

Ван Чанчи обыскал карманы Лю Шуанцзюй, но, кроме пачки носовых платков, тоже ничего не обнаружил.

— Теперь-то убедился? — спросила Сяовэнь.

— Мы все должны быть для Дачжи примером, а не помышлять целыми днями о том, что опорочит любого из нас.

Сяовэнь сразу поняла, что Ван Чанчи намекал на Ван Хуая, и решила за него заступиться:

— Что, кроме бедности, может нас опорочить?

Поздней ночью, когда Ван Чанчи уже крепко спал, Лю Шуанцзюй аккуратно растолкала Сяовэнь. Женщины тихонько встали, прокрались к окну и стали считать деньги: один, два, три… Итого — двадцать два юаня семь мао пять фэней.

— А куда вы дели деньги во время обыска? — поинтересовалась Сяовэнь.

— Под стельку, — ответила Лю Шуанцзюй.

— Он нас чуть не раскусил, — заметила Сяовэнь.

Радостные, что избежали беды, обе женщины захихикали. А вот Ван Хуаю было не до смеха. Уставившись в потолок, он страдал от точно таких же противоречивых чувств, как и Ван Чанчи.

43

Сяовэнь снова устроилась в спа-салон к Чжан Хуэй. Она уходила каждый вечер после ужина и возвращалась часа в два-три ночи. Перед уходом Сяовэнь наносила макияж, а приходя домой, смывала. Красилась она весьма небрежно, поэтому весь процесс занимал у нее не больше десяти минут. Но в эти несчастные десять минут вся семья сидела, затаив дыхание, и прислушивалась к каждому ее движению. Сяовэнь в свою очередь изо всех сил старалась, чтобы ее никто не видел и не слышал, словно ее и вовсе не было. Она не решалась заговорить или нормально вздохнуть, она передвигалась на цыпочках, бесшумно закрывая и открывая дверь, мечтая лишь о том, чтобы уменьшиться до размеров муравья или вообще стать невидимой.

Ван Хуай как-то не выдержал и спросил:

— Зачем Сяовэнь красит губы, если она просто делает массаж?

— А почему бы ей не красить губы? — вопросом на вопрос ответил Ван Чанчи.

Тогда Лю Шуанцзюй ехидно заметила:

— Хорошо, если она там только массаж делает.

— А что же ей там еще делать, как не массаж? — ответил Ван Чанчи.

Лю Шуанцзюй надеялась, что сын, что называется, ухватится за лозу и доберется до тыквы, но тот оставался непрошибаем. Мысленно напрягшись, она спросила:

— Ты правда ничего не понимаешь или делаешь вид?

— Я правда ничего не понимаю, — ответил Ван Чанчи.

Лю Шуанцзюй повернулась в сторону Ван Хуая. Тот прочистил горло и сказал:

— Если бы Сяовэнь просто делала массаж, она бы красила губы лишь один раз за вечер.

— Откуда ты знаешь, что она красит их не один раз? — спросил Ван Чанчи.

— У тебя совсем нет глаз? Иногда она уходит с красными губами, а приходит с фиолетовыми или уходит с фиолетовыми, а приходит с оранжевыми.

— Что же, она не может их подкрасить, когда захочет?

— Тогда как ты объяснишь вот это?

С этими словами Лю Шуанцзюй вытащила презерватив.

— Я нашла это у нее в сумке.

— Нас живет слишком много в одной комнате, если некоторые вещи она не будет носить с собой, то вряд ли мы будем чувствовать себя удобно, — заметил Ван Чанчи.

Ван Хуай хлопнул по поручням, он хотел что-то возразить, но промолчал. А Лю Шуанцзюй сказала:

— Вот оно что, выходит, я ее оговорила.

— Разумеется, — ответил Ван Чанчи. — Она вошла в нашу семью в самое сложное для нас время. Она и счастья-то практически не знала, испытывала одни лишь лишения, каково это? Если у иных девиц имеется специальный туалетный столик, то она, чтобы привести себя в порядок, каждый раз, крадучись, уходит в ванную. Чтобы не нарушить наш сон, она даже света не включает, моется на ощупь. Да еще и напор делает вполсилы, чтобы вода лилась не так шумно. Прикрываясь заботой о Дачжи, она могла бы и вовсе не работать, но нет, по ночам она ходит делать массаж. Сколько ног она перемяла, а вот ей такого удовольствия не доставили ни разу. И зачем она так себя истязает? Не ради ли нашей семьи? А что, собственно, ее с нами связывает? Если бы не Дачжи, то ничего серьезного бы и не связывало. Иногда я думаю и никак не могу понять, почему она все еще со мной? Почему еще не сбежала с каким-нибудь богачом?

Как-то раз поздней ночью они проснулись от того, что в дверь громко затарабанили. Ван Чанчи включил свет, открыл дверь и увидел на пороге Лао Сюя, который держал внизу мелочную лавку, а заодно предлагал телефонные услуги.

— Твоя жена, наверное, попала в беду, иначе бы не звонила так поздно, — сообщил Лао Сюй.

Ван Чанчи набросил рубашку и побежал вниз за Лао Сюем. Схватив трубку, он услышал плач Сяовэнь. Она объяснила, что ее задержала полиция, что в настоящий момент она находится под присмотром в холле спа-салона, что Ван Чанчи должен срочно принести пять тысяч юаней, чтобы заплатить штраф, и что деньги находились в клетчатой рубашке, которая лежала в ящике. Ван Чанчи застыл как вкопанный, словно ему нажали на какую-то акупунктурную точку. И хотя на другом конце провода уже повесили трубку, он продолжал стоять в той же позе, лишь накинутая на плечи рубашка, продолжая жить собственной жизнью, медленно соскользнула на землю. Лао Сюй подобрал ее и спросил:

— Ты это чего?