Перемена мест

— Готовил с любовью. Любовь — не домработница, а светлое чувство, — пошутил Вячеслав Андреевич, все еще надеясь на радостную взаимность. Жанна казалась ему пазлом, которого ему как раз не хватало, чтобы сложить свою картинку счастья и благополучия.

Жанночка не засмеялась.

Завтрак — хорошо, но одними завтраками сыт не будешь. Как и любовью. Она надеялась, что воздыхатель это понимает. На всякий случай покапризничала, чтобы жизнь медом не казалась.

— Я апельсиновый не пью, забыл? У меня на апельсины аллергия. Другой есть?

— Конечно, яблочный в холодильнике, — искренне огорчился Золотов.

И правда, как он мог забыть? Хотел, чтобы все было красиво — этюд в желтых тонах. Да, обязательно сегодня надо заехать в ювелирный.

* * *

Плетнев трясся на работу в переполненной маршрутке. На поворотах старался не вывалиться в проход, потому что рядом у окна разметала телеса дородная тетя с авоськой. Когда зазвонил телефон, еле исхитрился залезть в карман, чтобы достать, — тетка недовольно ворчала и толкалась пухлым локтем. Но уши навострила. Что еще делать в маршрутке?

— Паш, я ж предупреждал — не звони утром, пока Ирина дома! — прикрывая рот ладонью, укорил собеседника Антон Романович.

— Да ладно тебе… Скажи лучше, водку или коньяк?

— Ничего не надо. Ирина унюхает. Я ж на собрании.

— Тогда джин и текилу. Он них выхлоп нулевой. Проверено.

Соседка брезгливо хмыкнула, словно кот на комнатную собачку. Знамо дело: от жены на попойку намылился, видали мы таких! А еще в форме! Плетнев поспешил свернуть разговор:

— Хорошо. Все, Паша, до вечера.

Из маршрутки шагнул словно в специально для него приготовленную лужу. Довершая образ, мимо пронеслась «газель», окатив фонтаном брызг. Чертыхаясь и вспоминая, где в кабинете лежит щетка, Плетнев поплелся на опостылевшее рабочее место.

Как всегда опоздал. В кабинете уже пахло кофе и терпкими духами. Его коллега и соседка по кабинету — худосочная следачка Смирнова — одновременно отхлебывала из кружки и печатала протокол. На тумбочке надрывался телевизор, выдавливая из себя очередное бездарное ментовское «мыло». Плетнев молча кивнул коллеге, подсел к «ящику».

— Не в духе? — изобразила сочувствие Смирнова, не отрываясь от компьютера.

— Они б, что ли, консультанта наняли, — забрюзжал Плетнев, — и ведь народ смотрит!

— Да ладно, это ж «мыло»…

— Да уж, не Достоевский. Маша, даже в «мыле» нужна достоверность! Про сюжет вообще молчу…

— Смотрю, ты большой спец, — усмехнулась Смирнова, отхлебывая растворимый кофеек.

— Спец не спец, а Гамлета играл. В драматической студии! — гордо выпрямившись, сообщил Плетнев, на что Маша Смирнова, представив эту картину, фыркнула и подавилась кофе.

— Морозиха заходила, тобой интересовалась, — сообщила Маша о визите шефини, откашлявшись, — я сказала, что ты вышел на минуту, но она не поверила.

— Что хотела?

— Хотела, чтобы шел Гамлета играть.

— А откуда она про Гамлета знает?

Плетнев расстроился. В их конторе прозвища прилипали, как банный лист на голую ногу. Хорошо еще, если Гамлетом прозовут. А если бедным Йориком?

— Нет, про Гамлета — это я от себя. Она просто выгнать пообещала, — «успокоила» Смирнова.

Выгнать — не вариант. Вылетать с работы ему нельзя. Затравит Ирка, как мачеха Золушку. А феи в поддержку не предвидится. Пусть уж лучше Морозиха сразу в расход пустит. Она может. И место есть на заднем дворе пристрелянное.

Пришлось засучить рукава и браться за работу. Работать не хотелось катастрофически. С обязанностями своими Плетнев с грехом пополам справлялся, но службу не любил. Ностальгировал по тем славным временам, когда после института подшивал дела в судебном архиве. Доход был мизерный, зато — относительная свобода и без авралов. А в выходные начиналась настоящая жизнь. В пятницу вечером Плетнев укладывал в рюкзак соль-спички-носки, вешал на плечо старенькое ружьишко и уматывал из города до вечера воскресенья.

Эх, замечательный был период! Жаль только быстро закончился. После свадьбы Ирина эту страничку его жизни решительно перелистнула, подключив связи. Спорить с недавно обретенной половиной Плетнев не стал и по ее протекции оказался в Следственном комитете.

Теперь у Плетнева крутой охотничий «Зауэр», только охотиться он не ездит. Зато с преступностью борется. И в этой суровой борьбе знаменитые киношные следователи Подберезовиков и Знаменский как пример даже не рассматриваются.

Ностальгические воспоминания об архиве несколько раз за день перебивала шефиня Морозова, пархатой фурией залетающая в кабинет. Песни пела старые, но громко. Желающие могли слышать ее арии в другом конце коридора.

— По трем делам нарушение сроков! Тянешь на дно весь отдел. Если до конца недели не направишь материалы в суд, выгоню к чертям собачьим! К чертовой матери. И никакие связи не спасут.

А может, и правда — лучше чтобы выгнала. Сам-то Плетнев ни за что не уйдет. А так вернулся бы в архив, по выходным с ружьишком в лес бы ездил. Ирку бы с собой взял — пусть посмотрит разочек, вдруг понравится. Впрочем, умом понимал, что жене куковать на болоте в сыром шалаше понравится как алкоголику лимонад.