Перемены

Наверное, я мог бы вести себя осторожнее. У всякого, кто не довольствуется ролью пассивного наблюдателя, рано или поздно появляются враги. Одна из моих врагов, вампир по имени Бьянка похитила Сьюзен и заразила ее вампирской жаждой крови. Сьюзен не превратилась в вампира — но стоило бы ей утратить контроль над собой и хоть раз отведать чьей-то крови, как процесс обращения неминуемо дошел бы до конца.

Она и бросила-то меня потому что боялась меня убить, превратившись при этом в монстра, — и уехала из Чикаго в надежде как-то справиться с собой.

Я убеждал себя в том, что она поступила единственно верно, но рассудок и разбитое сердце говорят на разных языках. Я так и не простил себя до конца за то, что с ней случилось. Наверное, языки у рассудка и совести тоже разные.

Возможно, мне чертовски повезло, что я довольно долго пребывал в полном шоке, поскольку эмоции, что клубились во мне тогда, силой своей не уступали иному тропическому урагану. Опасные. Разрушительные. Я их не видел. Я мог только ощущать их побочные эффекты, но и этого хватало, чтобы оценить масштаб угрозы. Слепой гнев постоянно губит людей. Но в моем-то случае все может обернуться хуже. Гораздо хуже.

Я — профессиональный чародей.

Я могу наворотить такого, что большинству людей даже не снилось.

Магия и эмоции неразрывно взаимосвязаны. Мне приходилось сражаться, и мне приходилось испытывать такие страх и гнев, что даже просто думать, не отвлекаясь на них, стоило огромных усилий. В этих экстремальных обстоятельствах я использовал магию, и несколько раз она в результате выходила из-под контроля. Когда из-под контроля выходит гнев обычного человека, кто-то страдает. Кто-то может даже погибнуть. Когда подобное случается с чародеем, это грозит банкротством страховым компаниям, и простым косметическим ремонтом уже не обойтись — что-то приходится отстраивать заново.

Так вот — по сравнению с тем, что бурлило во мне теперь, те боевые эмоции казались мелкими анемичными котятами.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь, — услышал я словно со стороны свой голос. — С кем-нибудь трезвым, рассудительным. Надо же мне привести в порядок мысли, пока все не полетело в тартарары.

Мак облокотился на стойку и посмотрел на меня.

Я покрепче взялся за стакан.

— Помнишь Сьюзен Родригес? — тихо спросил я.

Он кивнул.

— Она говорит, кто-то захватил нашу дочь. Она прилетает сегодня вечером.

Мак медленно вдохнул и выдохнул. Потом взял бутылку, налил полстакана себе и сделал глоток.

— Я ее любил, — сказал я. — Может, до сих пор люблю. А она мне ничего не говорила.

Он кивнул.

— Может, она сочинила? — спросил я.

Он неопределенно хмыкнул.

— Она мною манипулировала когда-то. Я ведь с женщинами… того… слабак.

— Да, — согласился он.

Я нахмурился и посмотрел на него. Он улыбнулся.

— Ей сейчас… шесть? Семь? — Я тряхнул головой. — Черт, даже посчитать толком не в состоянии.

Мак прикусил губу:

— Дело серьезное.

Я покончил со вторым стаканом. Некоторые острые углы сделались мягче. Мак коснулся пальцем бутылки и вопросительно посмотрел на меня. Я мотнул головой.

— Она может меня обманывать, — пробормотал я. — Но если нет… значит… Значит, маленькая девочка попала в беду. — Я невольно стиснул зубы, потому что нараставший во мне ураган грозился вырваться наружу. — Моя маленькая девочка.

Он снова кивнул.

— Не помню, говорил ли я тебе, — сказал я. — Я рос сиротой.

Мак молча смотрел на меня.

— Случалось… Мне ну совсем хреново было. Когда хотелось, чтобы кто-нибудь меня спас. Очень мне этого хотелось. Я мечтал… мечтал о том, чтобы жить с кем-то. А когда этот кто-то пришел наконец, он оказался на поверку самым гнусным монстром. — Я тряхнул головой. — Я не позволю, чтобы такое случилось с моим ребенком.

Мак сложил руки на стойке перед собой.

— Тебе нужно вести себя очень осторожно, Гарри, — произнес он неожиданно звучным баритоном.

Я потрясенно уставился на него. Он… Он изъяснялся длинными фразами!

— Такого испытания, как это, у тебя, Гарри, еще не было, — продолжал Мак. — Тебе предстоит понять, кто ты на самом деле. Тебе предстоит решить, какие принципы ты готов отстаивать до самой смерти, какие черты преступать. — Он забрал у меня пустой стакан. — Ты направляешься неведомо куда, Гарри, а там легко заблудиться.

Я потрясенно дослушал его монолог до конца и так же потрясенно смотрел, как он допивает свой стакан. Он поморщился, будто обжегся огненной жидкостью. А может, просто перенапряг голосовые связки.

С минуту я смотрел на свои руки.

— Сандвич с говядиной, — произнес я наконец. — И мохнатому что-нибудь.

Мак кивнул, хмыкнул и принялся за готовку. Он не спешил, глуша своими инстинктами бармена мои порывы. Не то чтобы я очень хотел есть, но надо же было убить время, пока жжение уймется.

Он поставил передо мной тарелку с сандвичем. Потом достал миску, положил в нее каких-то костей, мясных обрезков и поставил перед Мышом. И миску воды. Я жевал сандвич и машинально отметил про себя, что Мак никогда не носит еду на столики. Ни для кого. Наверное, он просто любит собак.

Я не спеша доел сандвич и расплатился с Маком.

— Спасибо, — сказал я.

Он кивнул: