Перемены

— Отнюдь детка, — произнесла Мэб устами Леа. — Твое дело только лишь еще начинается. Но не бойся. Я — Мэб, и скорее звезды обрушатся с небес, чем Мэб нарушит свое слово. — Она чуть склонила голову набок, в сторону моей крестной. — Я посылаю с тобой этого наставника на последнюю твою битву, сэр Рыцарь. Моя фрейлина — одна из сильнейших у Зимы, она уступает по силе единственно мне.

С губ Леа слетел ее собственный, более теплый, текучий голос.

— Моя королева, в каких рамках мне дозволено действовать?

Мне показалось, я увидел, как сверкнули в лунном свете зубы Мэб, когда губы Леа ответили:

— Можешь ничем себя не связывать.

Рот Леа скривился в широкой, недоброй улыбке, и она отвесила Зимней Королеве низкий поясной поклон.

— А теперь, мой Рыцарь, — произнес голос Мэб, и она снова повернулась ко мне, — посмотрим, как вернуть силы в твое истерзанное тело. И я сделаю тебя своим.

Я поперхнулся.

Мэб небрежно махнула рукой моей крестной, и Леанансидхе поклонилась.

— Я здесь больше не нужна, детка, — прошептала Леа. — Но буду готова выступить по первому твоему зову.

В горле у меня пересохло настолько, что я едва сумел выдавить из себя ответ.

— Мне нужны те вещи, что я оставил у тебя в саду, и как можно быстрее.

— Разумеется. — Она кивнула, отвесила поклон и мне, а потом, сделав несколько шагов назад, скрылась в тумане.

И я остался наедине с Королевой Мэб.

— Итак, — неловко начал я, — полагаю, я должен пройти какую-то церемонию?

Мэб шагнула ближе ко мне. Сейчас она была более или менее обычного роста, ничего такого огромного или подавляющего. Да нет, даже заметно ниже меня. Стройная. Но двигалась она с такой абсолютной уверенностью, что ни у кого из нас не возникало ни малейших сомнений относительно того, кто из нас хищник, а кто — добыча. Я чуть попятился от нее. Чисто инстинктивно; шансов удержаться от этого у меня имелось не больше, чем заставить себя не дрожать от холода.

— Вот только обмениваться клятвами нам будет трудновато, если вы не можете говорить, — продолжал я. Голос мой показался неуверенным и жалким даже мне самому. — Э… Ну, может, там, расписаться на чем-нибудь.

Бледные руки вынырнули из складок плаща и откинули капюшон. Она тряхнула головой, разметав белые, белее чем лунный свет или мертвая плоть Ллойда Слейта волосы.

На мгновение мне изменил голос. Край каменной столешницы чуть ударил меня под колени, и я неловко плюхнулся на него задницей. Мэб не спеша, делая паузы между шагами, продолжала приближаться ко мне. Плащ медленно скользнул с плеч, ниже, ниже…

— В-вы, э… — пробормотал я, отводя взгляд. — Вам, д-должно быть, холодно?

Негромкий смешок сорвался с ее губ цвета мороженой ежевики. Голос гневающейся Мэб мог причинять физический ущерб здоровью. Голос Мэб, полный сыплющего искрами желания… в общем, он производил совсем другой эффект.

И холод почему-то сразу стал беспокоить меня меньше многого другого.

Ее губы слились с моими, и я бросил даже попытки заговорить. Какая уж там церемония — это был ритуал, древний как жизнь, как земля и небо.

Что произошло после поцелуя, я помню плохо.

Помню, как сияло надо мной ее тело, холодное, мягкое, безукоризненно женственное. Впрочем, у меня не хватает слов, чтобы его описать. Нечеловеческая красота. Эльфийское изящество. Животная чувственность. И когда ее тело оказалось поверх моего, наше дыхание смешалось — ледяная чистота и смертное несовершенство. Я ощущал ритм ее тела, ее дыхания, ее сердца. Я чувствовал, как холодный камень подо мной, древний холм под камнем, вся земля долины вокруг нас пульсируют в ритм с Мэб. По небу неслись облака, и по мере того, как она убыстряла темп, она разгоралась все ярче, пока до меня не дошло, что все призрачное свечение вокруг нас — не что иное как бледное, приглушенное отображение красоты Мэб, скрытое за завесой, дабы не повредить не готовое к такому смертное сознание.

Впрочем, по мере того, как учащалось ее дыхание, пала и эта завеса. И эта ничем не прикрытая, чистая красота обжигала меня.

То, что мы делали, не было сексом, чем бы это ни казалось со стороны. Ну нельзя же заниматься сексом с грозой, или землетрясением, или свирепым зимним бураном. Нельзя заниматься сексом с горой, или скованным льдом озером, или ледяным ветром.

На несколько секунд я увидел всю ширину и глубину силы Мэб, и на совсем короткое мгновение — слабый намек, неяркий отсвет ее помыслов. Когда наши сплетенные тела, отчаянно колотясь, приближались к кульминации, я закричал. А может, кричал уже давно.

А потом к моему крику прибавился и крик Мэб, и наши голоса слились. Ногти ее впились в мою грудь, словно сосульки вонзились мне под кожу. Я увидел, как она выгнулась от наслаждения, и тогда ее зеленые кошачьи глаза отворились широко-широко, а рот приоткрылся, и она прошипела:

— МОЙ!

От этой простой истины тело мое завибрировало, как туго натянутая гитарная струна, и я содрогнулся от какого-то свирепого, всесокрушающего оргазма.

Руки Мэб скользнули вдоль моих ребер, и переломы, про которые я успел забыть, снова обожгли меня огнем. Ледяные руки стиснули меня, и рот ее снова открылся.

— МОЙ!