Перепелка — птица полевая

Вернувшись домой, сел у окна и стал смотреть на улицу. Небо то и дело полосовали всполохи. За Пор-горой, совсем над лесом, облака стали похожи на разрезанную тыкву, от чего небо будто сморщилось и с напряжением смотрело на землю, предвещая дождь. Когда будто с цепи сорвавшийся ветер оголил тополя и те горько застонали, Ферапонт Нилыч в нижнем белье, босиком вышел на крыльцо, посмотрел на небо и на его лицо упали первые капли дождя. Старик с волнением сказал:

— Мимо не проходи, кормилец…

Под утро, когда прорезалось солнце, Судосева разбудил сильный гром: по крыше дома будто кто-то ходил в кованых сапогах. Ферапонт Нилыч открыл глаза и, увидев Числава на пороге в передней, спросил:

— Трубу закрыл?

— Нет.

— Закрой — гроза не любит забывчивость.

Числав зашел на кухню и со скрежетом задвинул заслонку.

— Тихо. Спящих напугаешь, — пожурил его отец. — Наконец-то дождались… — с теплотой сказал о дожде.

— Пока сверкает-стреляет, да подол не опускает, — ответил Числав и взмахнул рукой — рукава рубашки заколыхались лебедиными крыльями. — Как сердце? Отступила боль?

— В груди не колет, да ноги ломит, — словно от боли, поморщился Ферапонт Нилыч.

— Это, отец, к хорошему дождю. — Числав постоял, постоял и добавил: — Ну, я пойду.

— Куда пойдешь? — настороженно спросил старик.

— Как куда? В Кочелай.

«О, старый гусь, совсем я позабыл, что сноха Наташа пятый день уже как в роддоме. Сын за внучкой едет…» — подумал он. А вслух произнес: — Иди поезжай, сынок, потом на «Жигулях» не проедешь. А может, колхозный «УАЗ-ик» попросишь, он надежнее? — Ферапонт Нилыч хотел спуститься с печки, но Числав остановил:

— Ты спи, спи, как-нибудь на своей доберусь.

— Ну, с Богом…

С Кочелая Числав вернулся часа через три. Дождь догнал их у порога дома. Ферапонт Нилыч помог снохе выйти из машины.

— Пошел, так пошел! Не обманул нас, — радовался дождю старик, а сам мягко прижал завернутую в одеяло внучку. — Намочило дорогу — это к счастью…

Уже дома, снимая плащ, Наташа сказала:

— Спасибо, отец, за добрые слова.

— Весенний дождь — к доброте и росту, — ответил довольный Ферапонт Нилыч.

— Мать с Максимом где? — выходя из передней, спросила сноха.

— Ушли на луг за цветами. Дождь, видимо, застал, зашли куда-то.

— Цветов в огороде пять грядок.

— Э-э, сноха, луговые намного лучше. В росте им никто не помогает. Пусть и внучка поднимется такой же, как и они, красивой…

Ребенок, который лежал в зыбке (Ферапонт Нилыч вчера ее сделал) заплакал. Наташа взяла его на руки и, не стесняясь свекра, стала его кормить.

Ферапонт Нилыч с ног до головы измерил Числава, который с улицы зашел насквозь промокший (оставался загонять в гараж машину) и будто от нечего делать сказал:

— Пойду обруч на бочку надену.

Выйти ему не пришлось: Числав не только кадушку, корыто тоже успел поставить у крыльца, куда с крыши веранды текла толстая струя воды.

Глядя в окно, Ферапонт Нилыч видел, как по серому, словно свинец, дождю, спешили домой жена с внуком Максимом. Паренек нес большой букет. У крыльца он отдал его бабушке, а сам пошел в гараж. Оттуда вышел улыбаясь. Числав хотел крикнуть ему, но Ферапонт Нилыч опередил:

— Дождь теплый, внук не заболеет.

В передней Наташа качала зыбку и пела:

Спи, спи, частичка моего сердца,
Твоя зыбка мягче мягкой.
Я небо укачиваю над тобой,
Куда тебе потом подниматься…

Ферапонт Нилыч обратился к сыну:

— Как внучку назвали?

— Поленькой, Полюней, — улыбнулся тот.

— Красивое имя, как у твоей бабушки… В честь нее назвали?

— Ну а в честь кого же еще, отец?

Открылась дверь, и порог дома словно засветился — бабка с внуком будто не цветы занесли, а сама радуга вошла к Судосевым.

* * *

Каждая семья похожа на глубокий колодец. Сколько ни доставай воду — он еще больше наполняется. У сына Дмитрия Макаровича семья такая же. В прошлом году жена Ивана родила четвертого ребенка. Трое от него, а старший, Коля, приемный. Хороший внук, не скажешь, что он не из рода Вечкановых. Характер мягкий, послушный. Плохого слова от него не услышишь. И ему, Дмитрию Макаровичу, — все «дедушка» да «дедушка».

Копая под яблонями, старик и не услышал, как пришел Коля. А как услышишь, земля не перекидной мост над речкой — не скрипит под ногами.

Парень протянул руку.

— Ты, дедушка, скоро Мичуриным станешь. Вон как разросся сад — яблоками оба подвала наполним.

— К твоей свадьбе готовлюсь. Слышал, за внучкой Окси Митряшкиной приударил, — хитро сощурился старик.

— Э-э, та и Вите Пичинкину не досталась. Она в нашу сторону и не смотрит…

— Невелика беда. Не заманишь невесту, тогда и на веревке ее не удержишь.

Вышли из сада, сели у крыльца. Коля стал рассказывать, как идут дела. Признался, что вчера оставил лесничество, думает принять в колхозе комбайн. Услышав это, старый Вечканов остался довольным. Коля какой работник леса, если у него душа, как у перепелки, пела бы с утра до вечера в поле.

— Ты почему вскочил чуть не свет, петухи подняли? — неожиданно спросил старик.

— Мать послала за какой-то полкой. Только уснул, она уже меня тормошит…