Из России я не получаю ничего радостного, а, напротив, печальные вести о том, что все больны и больны: у бедной моей Саши все дети больны разными болезнями легких. Старший мальчик, Маня, только что поступил в Училище правоведения, отлично учился, как вторично заболел воспалением легких и теперь опять не выходит. Мой любимец, сын Володи, Воличка также всю зиму болен, и другие тоже всё хворают. Но парочка, Коля и Анна, должны уже быть теперь в Москве; Вы, вероятно, знаете, дорогой мой, что Анна опять ожидает разрешения, и вот к этому-то случаю они и приехали в Москву. Они так пристрастились к своему Копылову, что совсем несчастные люди, когда им надо уезжать оттуда, но зато бесконечно счастливы от ожидания нового члена семейства. Сашок с женою живут в Москве, в моем доме. Сашок всё сидит за книгами, всё учится - это его страсть; теперь берет уроки бухгалтерии, потому что я очень желаю, чтобы он поступил в какой-нибудь банк на службу. Я надеюсь, что ко мне скоро приедет ”мой Володя с семейством; я буду ужасно рада.
У меня здесь тихо, однообразно, но хорошо. Моя жизнь в настоящее время есть диаметральная противоположность Вашей, милый друг мой. Насколько Ваша разнообразна и богата всякими дарами, настолько моя монотонна, неинтересна и бездарна, но, конечно, каждому то, на что он имеет право. У нас в настоящее время лежит снег и пять градусов мороза по Реомюру, но это всё-таки не мешает нам играть в крокет на воздухе. Очень, очень благодарю Вас, дорогой мой, за присылку мне газетной статьи о Вашем концерте; мы уже и раньше читали в немецких журналах отзывы об нем. Конечно, Вашу музыку очень хвалят, но мне всё-таки не нравятся эти немецкие критики: я понимаю один отзыв о Вашей музыке, это - восторг, тем более, что Вы исполняли Первую сюиту; она такая чудная, а восторга-то у них никогда и не найдешь, - амфибии!
Будьте здоровы, мой милый, безгранично дорогой мне друг. Если можно, не откажите сообщить мне и далее Ваш адрес, да, пожалуйста, милый друг мой, напишите мне о звании придворного композитора. Всею душою горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
411. Чайковский - Мекк
[Берлин]
23 января/4 февраля 1888 г.
Милый, дорогой друг мой!
Я очень обрадовался, приехавши в Берлин, когда в числе писем оказалось Ваше. Я уж, было, хотел телеграфировать Вам вопрос о здоровье. С тех пор, как я писал Вам в последний раз, я провел два дня в Магдебурге, небольшом, но очень красивом городке, где я искал отдохновения и одиночества. Затем провел несколько дней в Лейпциге. Там надеялся я прожить тихо и покойно в обществе семейств Бродского и Зилоти, но оказалось, что сохранить инкогнито было невозможно, и вследствие того я постоянно получал приглашения и проводил время в многолюдных обществах, вследствие чего очень устал и приехал в Берлин вовсе не освеженный, а, напротив, более чем когда-либо тоскующий и мечтающий о России и уединенной жизни. Иногда я с ужасом спрашиваю себя: зачем я добровольно терзаюсь, для чего гоняюсь за заграничной славой, когда эта последняя и без того должна придти, если я ее достоин? Очень часто под наитием таких мыслей я прихожу в отчаяние, плачу, глубоко страдаю, а потом, когда сошла удачная репетиция или самый концерт, совсем противоположное настроение овладевает мной, даже является жажда и на будущее время иметь возможность заставлять иностранцев слушать мою музыку... Словом, подобно всем слабым и нерешительным характерам, я беспрестанно перехожу от одной крайности к другой, а время тянется, тянется бесконечно... Ужасаюсь при мысли, что не ранее апреля или даже мая попаду в Россию.
Писал ли я Вам, дорогая моя, что я буду в двадцатых числах февраля в Париже и что четвертого и одиннадцатого я буду дирижировать своими сочинениями у Соlоnn'а? Оттого ли, что теперь всё русское в моде или Colonne вспомнил обо мне независимо от того, русский ли я или нет, но только он пригласил меня участвовать в двух его концертах, и это для меня оттого особенно приятно, что у Соlоnn'а своя публика, готовое устройство, чудесный оркестр, и всё это даром! А ведь я хотел по совету M-r Felix Mackar рискнуть [дать] свой собственный концерт, и кто знает, сколько бы это стоило убытков и хлопот.
В том, что Вам говорил Данильченко, нет ни единого слова правды. Но, действительно, уж года три тому назад носились слухи о тех трех тысячах, которые теперь я получил.
Алексея я с собой не взял, ибо при постоянных переездах в стране, языка которой он не знает, он бы не был мне утешением и помощью, а, скорее, стеснил бы меня, ибо я по опыту знаю как он тоскует по России, если не живет, как бывало в Риме, на одном месте.
Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг мой!
Ваш П. Чайковский.
Вчера была первая репетиция моего здешнего концерта. Оркестр принял меня восторженно. Это, конечно, очень приятно, но, боже, как мне грустно здесь!..
412. Чайковский - Мекк
1888 г. января 30/февраля 11. Лейпциг.
Лейпциг,
11 февраля
Дорогой, милый друг мой!