Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

В конце этого месяца, кончивши симфонию, я собираюсь съездить на несколько дней в Каменку, где не был ровно три года. Сестра и Лев Васильевич очень сокрушаются, что я так отдалился от них; старушка Александра Ивановна Давыдова тоже очень желает меня видеть, и вот я решился оторваться от своих работ (после симфонии мне предстоит еще бездна работы) и съездить повидаться с Каменскими родными.

Я приютил у себя на время моего старого приятеля Лароша и жену его. Они находятся в отчаянном материальном положении, до того, что буквально есть нечего, и бог знает, когда удастся выйти из этого кризиса. Оба виноваты сами. Он впал в болезненную праздность, а она, имея хорошие средства, запуталась до того, что почти нет надежды выпутаться.

Теперь, когда симфония подходит к концу, я отношусь к ней объективнее, чем в разгар работы, и могу сказать, что она, слава богу, не хуже прежних. Это сознание очень для меня сладостно!

Будьте здоровы, дорогой друг мой!

Ваш, беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Простите мой скверный сегодняшний почерк. У меня всё еще маленький жар, и писать немного трудно.

443. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

11 августа 1888 г.

Милый, дорогой друг мой! Как это ужасно, что Вы опять были больны; какая неудача с этими дачами. Вот, если бог даст, Вы приобретете себе свой собственный уголок, тогда будет лучше и покойнее для Вас, хотя у меня, например, в Плещееве ужасно сыро, и в нынешнем году не может и просушиться даже, потому что солнце вовсе не выглядывает. В настоящее время у меня лежит подкошенное сено, второй укос, и просто жалость смотреть, как оно гниет на лугу, а мне сена много надо, потому что у меня четвероногих много.

На днях мне прочли в газетах известие о том, что Вы написали еще симфонию и что она будет исполнена в нынешний сезон; а где будет исполнена, в Москве или Петербурге? Я очень рада, милый друг мой, что Вы кончаете ее, и горячо прошу Вас, отдохните хорошенько после такой большой работы. Вы должны беречь свое здоровье для человечества, которому Вы доставляете столько наслаждения. Я очень рада, что Вы собираетесь проехаться в Каменку, и Коля говорил здесь, что Вас там очень желают видеть. А как Вы думаете распорядиться зимою, милый друг мой? У меня теперь очень тихо в доме; моя парочка, жених и невеста, опять гостят в Гурьеве у Саши и вернутся шестнадцатого числа вместе с Сашею, которая проедет в Москву к своему разрешению. Свадьбу я назначаю на тридцать первое этого месяца, в Москве; венчанье, вероятно, будет в церкви Архива, знаете, который на Моховой. Если Вы будете еще в Фроловском, дорогой мой, приезжайте в церковь, посмотрите мою невесту-bebe, как ее назвала ее сестра Соня. Она, действительно, совсем ребенок. На фотографии она выглядывает вдвое старше, чем есть в натуре.

Как мне жаль несчастного Лароша; такой способный человек, и одержим таким ужасным недугом - ленью. Говорят, что лень есть мать всех пороков, - я прибавлю к этому, что и источник всяких бедствий. А что же его профессура в консерватории, разве уж больше не служит?

Я очень рада, милый, дорогой друг мой, что Вы довольны Вашею симфониею, - не потому, чтобы я не была уверена в ее, конечно, великих достоинствах (Ваше творение не может быть иным), а потому, что Вы бываете часто несправедливы к Вашим произведениям, и это, конечно, для Вас тяжело.

Дай Вам бог, дорогой мой, самого полного душевного довольства и спокойствия и самого прочного здоровья. От всего сердца жму Вам руку. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

444. Чайковский - Мекк

С. Фроловское,

14 августа 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Благодарю Вас от всей души за письмо Ваше. А мне опять приходится жаловаться на нездоровье. Сегодня опять всю ночь не спал вследствие жара и жесточайшей зубной боли. Уж такое неудачное лето вышло: будь оно теплое, солнечное, ничего бы этого не было. Но мог ли дом, который несколько лет не топили, настолько обогреться, чтобы живущие: в нем постоянно не простужались, когда солнца все лето не было видно!