Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Радио поет мне что-то, уносит в дали… И я несусь туда покорно. И слышу, _т_а_м, хоралы духовой капеллы в раннем, светлом утре, хлестание парусины тугой, упругой, визги чаек… Песню моря. Я обоняю соленый воздух, ветер свежий… И холодит приятно песок, чуть сыроватый с ночи. Такой чудесный… будто сахар!

Хорал поет, струится к небу, пропадает в ветре, замирает, несется снова, могуче, сильно… Катится в волны… Поет ли море? Поет ли ветер? Поют ли трубы?

Я слышу дробные шаги по сходням к пляжу, крики, смех, задор и… жажда жизни, простора, воли!..

Просторно солнцу в небе, просторно волнам, просторно пестрым флагам, — как хлопают они и бьются звонко в ветре!

Все вижу… Слышу… Как шумно стало, — дети кричат, смеются, кто-то хнычет — воды боится, брызжутся-визжат девчушки. Гремят ведерки, лопаточки кудрявого мальчонки где-то тут вот, рядом.

Как чудесно закрыть глаза и греться в солнце… унестись _д_а_л_ё_к_о_ в дивном гимне всех этих звуков!..

Как постепенно нагревает солнце, истомно, жарко…

Капелла бросает в море вальсы, отрывки известных арий… кто-то свистит лениво, вторя… где-то близко… Мотив знакомый.

Ребята накричались вволю, тащатся «за ручку» к дому… Обедать… Пустеет берег, молчит капелла… Жаркий полдень…

В лесу, над кручей, прохладно еще, и сыровато… Как холодит лицо и шею, руки… Как обожгло их солнце!

Отсюда море — «как на ладошке», — если выбраться из чащи и свеситься над меловым обрывом.

Необъятной, могучей синью… слепит и блещет в солнце, белеет крутыми гребешками, гонит, набивает пену… Шумит, ласкает, поет и нежит… Катятся волны, лижут льстиво пески сырые, шевелят ракушки, любовно их перебирая, вздыхают тихо… Шлепают утес с размаха, хлещут в меловые срезы, отскакивают звонко, хлещут снова…

И… тишина… Все тонет в этой тишине горячего полудня… В деревьях еще нет зноя, но прохлада уже уходит… Смолистым духом тянет с верхушек сосен. Обдает волнами… В кустарнике, где чащей сплелись орешник, рябина, ежевика, душно пахнет листом… и пряным чем-то. Истошно-звонко трещит кузнечик, где-то в одиночку… (Знаешь, часто в жару они поодиночке кричат, особо звонко!)

Внизу, на пляже, не многие остались… жарко…

Попрятались в корзинках… дремлют. Лениво бродят фотографы в белом, мальчишки разносят воды…

Кто-то шелестит газетой… Чуть уловимый дым сигары наносит ветром…

Но чуть спадает зной, — и все проснулось. Корзинки пусты, все отдается манящей влаге…

Все пуще шум, возня и крики… Брызжутся-ревут ребята, швыряются мячами, бьют ногами пену.

Колыбельно качают волны, зыбкой гладью бережно перекатывают они свою ношу… Безбрежно-сине _о_н_о_ и небо… Пестреют флаги, костюмы, мелькают руки, искрятся брызги… Все дальше, дальше… Уносят волны…

Светло и бодро… Дробью отбивают сандалии по сходням… Толпой уходят, тянутся они все в свои отели, пансионы… Чудесная стихия! До завтра!..

Я вижу всех их, — всяких. Одни смеются, флиртуют бойко, обгоняют других, уж утомившихся и отдыхом, и ленью, ползущих тихонько в гору, раскачивающих лениво на руке халаты — купальную обузу.

Я слышу их… Барометр, меню, последнее фото, прогулки на ближний остров, вечерний дансинг…

Вечерний дансинг… Под открытым небом гремит веселая капелла, танцуют пары…

Как темно небо… при свете «зала», — как звезды крупны, как дышат сосны! — Поют-ласкают, намекают на что-то скрипки, увлекают в танго… И кружат вальсом, сыплют блестки, взмывают вихрем и… опускают нежно…

Вот потянул вдруг ветерок тепло и тихо, и теплый, холодит уж, тонкой струйкой, касанием платья ожоги солнца.

А если выскользнуть из круга, и унестись подальше в вальсе, и вдруг остановиться… то услышишь в саду цикады и… вечный шепот, — вздохи моря!..

Шумишь ты? Кому же? Вечно?! —

28. ХII.41

Ванечка, родной мой, — восторг мой перед тобой, умиление, радость на любовь твою ко мне и «счастье-боль» — все это перемешивается с мукой и тревогой за тебя! Ты мельком коснулся твоей t° и слов доктора. А я исстрадалась в догадках и предположениях всяких. От тебя нет вестей с 16-го! Подумать только, что может за эти дни произойти: ты мог разболеться, слечь… Боже, я не могу, не могу и думать даже! Я получила твою очаровательную посылочку. С. привез ее мне 24-го вечером… Я не могу выразить тебе, как я тронута тобой. Целовала флакончик, угадывая следы рук твоих на нем. Я ложечку чайную, попробовать только, взяла этой груши… Какой ты мастер! Чудесно, Тоник! Мне бы так не сделать! С коньяком или ромом?