Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Оля, м. б. цензура не тронет этой святой для меня памятки, и она дойдет до тебя: я верю, что человеческое сердце не утратило даже в наше суровое время своей чуткости, поймет — что это не посягательство на закон, что это сильнейший из _З_а_к_о_н_о_в_ — закон _Ж_и_з_н_и, закон человеческого страдания. Да будет милостив к нам Господь!

Ив. Шмелев

82

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

10. I.42 8 вечера

Вот, Олюша, начинаю для тебя переписку «Куликова поля». Почувствуешь родное.

Подзаголовок — «рассказ следователя». Посвящаю Оле, урожд. Субботиной. Писано в янв. 1939 г.[104]

Продолжу в следующем письме. Будь здорова, милая, — нравится? Дальше — лучше. Писал — светился, плакал, трепетал.

Целую, родная Оля! Твой Ваня

Будешь и ты сиять и плакать — _з_н_а_ю. (от следующих частей — [3-ей]).

[На полях: ] Ватка с моими духами «Сирень персидская» фирмы René Agnel.

Я посылаю тебе 1-ое письмо с «Куликовым полем». С о. Дионисием. «Сирень» — Geurlain.

83

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

14. I.42 3 1/2 ч. дня

Наш Новый год

Ольгушка моя светлая!

Люблю, люблю! Счастлив, что ты получила «Muguet» и конфеты, и мои книги, и — Тютчева. Все большое надо читать-перечитывать: тогда только раскроешь _в_с_е. Если бы ты получила «Пути Небесные»! — 2-й экземпляр — и нашла в них мое «сердце» тебе! Подари книгу маме. Все, что пишешь о себе — читаю жадно, ты мастер. И «море-пляж» — хорошо, — это с «напевом». Так долго — трудно. Лучше — спокойней, _р_и_т_м_ (внутренний) сам найдется. Лучше бери с сюжетом, пусть маленьким. Твоя «тетка» у свекра¹⁷⁰ — символ всей их жизни — духовно и… внешне — параличной! Дала чудесно, ярко. Все твое мне дорого. Все пиши, о снах, — я перечислю поздней, — а теперь наскоро. Я здоров, мне не холодно, и все есть у меня. Гаага ответила, наконец: ты должна получить ландыши, — слава Богу. Я успокоился. Шоколадные конфеты там нельзя достать, хорошо, что послал из Парижа, жалею, что не большую коробку, надо будет другой раз пойти. Досада, посылки прекращены. Хорошо, — все книги теперь у тебя! О, как люблю, целую глазки. Твой Ваня

[На полях: ] «Праздники» очень мотали, сегодня — на ужин. Надоело, хочу уйти в себя.

Всегда ты во мне, все миги дня и ночи. Как по тебе истомился! Ласточка!

Поняла открытку 31.ХII?¹⁷¹ Простила? Девочка!

84

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

17. I.42 8 вечера

Нежная Оля, глу-пая… сейчас письмо 7–8, Рождество¹⁷². Не все прочел, но вижу — получила «Пути Небесные». Прочла мою главную мысль, страницы, кажется, с 324 по 334? H_e_ разрезала?! Что же ты, зевака?! А я-то мечтал — поймешь мои «Пути»! Неужели так и не поймешь?!.. Ну, я тогда не виноват, я мечтал, что эта моя _м_ы_с_л_ь_ даст тебе радость, к Празднику. Любимая, светлая… Из Гааги ответили, что будут посланы тебе к 7-му — ландыши! Получила ли? Письмо друзей помечено 31 дек. Корзинку ландышей, заказаны прямо в Арнхеме, на Сережин адрес. Он, должно быть, был у тебя, и принесли в его отсутствие. Я тебя поздравил к Новому году! — нежно, молил Бога о счастьи для нас, для — Тебя! 6-го, в 11 ч. я отворил окно — был доктор, — и пропел сердцем Богу, как Ты хотела! И — громко! Доктор слышал, написал тебе¹⁷³. Я все о тебе, только о Тебе, моя голубка. Я много писал тебе. Сейчас переписываю «Куликово поле». К Рождеству — 8! — получил белые-снежные гиацинты, они и сейчас чудесны. Целую их — тебя. Белая сирень в силе еще, 17 дней! И — мотыльки, чудо, с 13.ХII! Целую всю, всю, ласточку мою, мою девульку, последнюю радость жизни. Будь сильной — мы увидимся, — будем верить. Цени каждый миг, не смущайся, загадывая на Евангелие, а читай все. Евангелие — не Оракул. Молись сердцем Пречистой. Целую. Твой Ваня

Открытку 31.XII — разорви. Я ее отсек. Я люблю тебя, чистая! Дай конец поездки с шефом.

85

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

17. I.42[105]

1 ч. дня

Милый Ваня мой, дорогой мой, светик!

Измучилась я все это время. Наконец написала тебе. С мукой в душе писала. Я заболела, Ваня, от всего этого. Уж лучше и не говорить…

Страдаю о тебе, о твоих муках.

Слушай: я кляну себя за все мои «поцелуи», за эти «факты»¹⁷⁴. Но молю тебя: уверуй, что это не так, как ты изобразил!

Это не было «порханье». Никогда. Вся моя трагедия была в том, что я слишком возвышенно, небесно искала «его». Ну поищи в письмах (кажется в одном от 30.Х¹⁷⁵) о том, что идеалом мне представлялось «любить по письмам, только душу». Ваня, я всегда такой и оставалась!